Российское гуманистическое общество

www.humanism.ru

Глава 6.

МЕТАФИЗИКА ВСЕЕДИНСТВА — «ПОЗИТИВНЫЙ» ПРОДУКТ «НОВОГО РЕЛИГИОЗНОГО СОЗНАНИЯ». С. БУЛГАКОВ

Религиозно-идеалистическая метафизика всеединства, зачинателем которой в XIX в. был Вл. Соловьев, а ее строителями и приверженцами в XX в. — П. Флоренский, С. Булгаков, С. Франк, Л. Карсавин и др., явилась итого­вым продуктом эволюции «нового религиозного созна­ния». Взгляды Булгакова являются в данном случае наи­более показательными, так как он «прошел» метафизику всеединства «насквозь»: начав как неокантианец, он большую часть жизни посвятил разработке ее проблем, завершив свой путь как православный теолог, углублен­ный в проблемы догматического богословия.

§ 1. От «легального марксизма» к религиозной философии

Сергей Николаевич Булгаков (16 июня 1871 — 13 ию­ля 1944) родился в г. Ливны Орловской губернии, в мно­годетной семье священника. До 14 лет он был религиозен и его мироощущение складывалось в атмосфере, типич­ной для семьи рядового русского священника. Затем на­чался относительно продолжительный (с 14 до 30 лет) период, который сам Булгаков потом называл атеистиче­ским. Юношей Булгаков был отдан в семинарию, но под влиянием материалистических и революционно-демокра­тических настроений в 17 лет ушел из нее, два года учил­ся в Елецкой гимназии, а в 1890 г. поступил на юридиче­ский факультет Московского университета. Политическая экономия была основным предметом его интересов в уни­верситетские годы. После окончания университета он был оставлен на факультете, и вскоре ему была предостав­лена научная командировка в Германию (1898—1900) Для подготовки магистерской диссертации («Капитализм и земледелие»). Сразу же после защиты диссертации он был избран ординарным профессором Киевского поли­технического института и приват-доцентом Киевского университета, где и работал до 1906 г.

ервой крупной работой Булгакова была книга «О рынках при капиталистическом производстве» (1897). Идейное содержание этого «теоретического этюда», а так­же статей «О закономерности социальных явлений» (1896), «Закон причинности и свобода человеческих дей­ствий» (1897), «К вопросу о капиталистической эволюции земледелия» (1899), как и его двухтомной книги «Капи­тализм и земледелие» (1900), составило основу теорети­ческих воззрений Булгакова периода «легального мар­ксизма». В. И. Ленин с середины 90-х до начала 900-х годов постоянно обращался к анализу и критике идей и тенденций «легального марксизма». В итоге он указал на «недостроенность» мировоззрения его представителей В статье «Некритическая критика» (1900), являющейся ответом Ленина на критику «легальными марксистами» его работы «Развитие капитализма в России», он сделал весьма характерное примечание: «...меня особенно зани­мает в настоящее время вопрос о современном эклекти­ческом направлении в философии и в политической эко­номии и. . . я не теряю еще надежды представить со вре­менем систематический разбор этого направления; го­няться же за каждой отдельной «основной ошибкой» и «основной антиномией»... эклектизма представляется мне (да простят мне почтенные «критики»!) просто неин­тересным. Поэтому ограничусь пока контр пожеланием: пусть новое «критическое направление» вырисуется с пол­ной определенностью, не ограничиваясь одними намека­ми. Чем скорее это произойдет, тем лучше, ибо тем мень­ше будет путаницы и тем яснее будет публика сознавать различие между марксизмом и новым «направлением» буржуазной критики Маркса» (2, 3, 636).

В первой философской статье Булгакова «О законо­мерности социальных явлений» ставились проблемы спо­соба производства, субъективного и объективного, свобо­ды и необходимости. Материалистическая диалектика с самого начала оказалась отброшенной, ее место занял кантианский дуализм наряду с механистическим понима­нием общественной жизни. Общая основа социальных яв­лений устанавливалась Булгаковым исходя из «единства мирового порядка... обусловленного единством пространства и времени» и вытекающего из него «универ­сального» значения «закона причинности» (см. 30, 584). Булгаков соглашался со схоластическим определением Штаммлера о том, что «содержание» общественной жиз­ни — это «совместная деятельность людей, направленная к удовлетворению потребностей их», тогда как ее «фор­ма» — это «правовые и конвенциальные нормы» и «при­нудительность их осуществления». Неокантианская точка зрения на общественную жизнь требовала затем введения в хозяйственную деятельность принципа целеполагания, подключающего — в духе системы Канта — практический разум с его свободой и этическими нормами, которые в свою очередь выступали в качестве первичного фактора всякой иной, в том числе и экономической, деятельности. Этика должна была дополнить, вернее, обосновать и «оправдать» марксизм, послужить ему «базисом» и заме­нить собой основополагающее марксистское положение об определяющем значении материальной основы обще­ственных отношений.

Надо заметить, что главной причиной путаницы и за­блуждений русских неокантианцев, принадлежавших к «легальному марксизму» и «этическому социализму», был порок методологический — стремление подменить диалектический материализм кантовским априоризмом. Этим отчасти объясняется тот факт, что в работах 90-х годов «Что такое «друзья народа» и как они воюют про­тив социал-демократов?» и «Экономическое содержание народничества» Ленин уделил такое пристальное внима­ние проблемам методологии (диалектики) анализа соци­альных явлений, т. е. именно тому аспекту марксистской философии, который либо выпадал из поля зрения «ле­гальных марксистов», либо упрощался и извращался ими. Неокантианская трактовка марксизма, во-первых, сужи­вала материалистическое понимание истории до механи­цизма, так как относила последнее к сфере исключитель­но теоретической деятельности трансцендентального субъекта. Во-вторых, предпосылки неокантианства за­ставляли рассматривать общественную жизнь сначала как заведомо неполноценную (механицизм, детерминизм, «железный закон» исторической необходимости), а затем «спасали» ее путем введения «свободного» субъекта, но­сителя идеалов прогресса и кантовских этических импе­ративов.

Основное содержание работ Булгакова — «легального марксиста» было связано главным образом с аграрными проблемами политической экономии. На первый взгляд могло показаться, что рассмотрение их ведется с маркси­стских позиций. На деле же это была не только попытка опровергнуть выводы Маркса о законах развития капи­тализма в сельском хозяйстве, но и объявить всю полити­ческую экономию и социологию марксизма «несовершен­ной» и «устаревшей». Нельзя сказать, чтобы Булгаков развернул здесь прямую и безоговорочную критику мар­ксизма. Он делал реверансы материалистическому пони-манию истории — особенно в книге «О рынках при капи­талистическом производстве» — и отмечал заслуги Мар­кса в политической экономии.

Оставляя в стороне специальные экономические ас­пекты булгаковского анализа, а также критику народни­чества, следует остановиться на общей позиции автора «Рынков при капиталистическом производстве». Хотя эта книга была направлена против народников, точка зрения самого Булгакова была выявлена здесь крайне слабо. С первого взгляда было непонятно, во имя чего он высту­пал. Самая определенная и «радикальная» идея в книге состояла в том, что «должен наступить момент, когда даже абсолютный рост капитала не в состоянии будет па­рализовать действия закона падения нормы прибыли, то­гда рост капитала остановится. Это и будет высший и заключительный момент развития этой формы производ­ства» (31, 169). Читателю предоставлялось гадать, идет ли речь о грядущей смене капитализма социализмом или о некоторых абстрактных законах политической эконо­мии. Написанная в бодрых, оптимистических тонах, книга не выходила за рамки объективистского описания разви­тия капитализма в России и доказательства его неизбеж­ной победы во всех областях жизни. Если же свести ба­ланс его формального почтения к Марксу и одобритель­ных оценок русского капитала, то результат окажется в пользу последнего. В сущности здесь уже имелись ро­стки будущих буржуазно-либеральных идеалов Булгако­ва — «великой России», «мощной государственности» и т. п. Так, он предрекал для России роль «самодовлею­щей капиталистической страны типа Соединенных Шта­тов»; отмечая, что капитализм в России находится в са­мом начале своего пути, он не без удовольствия и оптимизма восклицал: «Русскому капитализму предстоит еще обширное и блестящее будущее» (там же, 203, 225).

Диссертация Булгакова «Капитализм и земледелие», опубликованная в 1900 г., завершила неокантианский пе­риод эволюции его взглядов. К этому времени измени­лись позиции и некоторых других «легальных маркси­стов». «...Г. Булгаков, — писал об этом В. И. Ленин, — а также... гг. Струве и Туган-Барановский старались быть марксистами в 1899 г. Теперь все они благополучно пре­вратились из «критиков Маркса» в дюжинных буржуаз­ных экономистов» (2, 3, 30). В теоретическом отношении этот ученый труд Булгакова был шагом назад по сравне­нию с его работами, опубликованными ранее. Булгаков встал в мировоззренческую оппозицию к марксизму, т. е., по словам Ленина, «покончил все счеты с марксизмом и довел свою «критическую» эволюцию до ее логического конца» (там же, 5, 100). Работа «Капитализм и земледе­лие» представляла собой «опыт теории аграрного разви­тия в связи с общим развитием капиталистического хо­зяйства». В сфере политической экономии Булгаков вы­ступил с целым рядом ошибочных и даже реакционных идей. Он защищал так называемый закон убывающего плодородия почвы, скатываясь при этом на позиции маль­тузианства и косвенного оправдания деревенской нищеты и забитости, отстаивал «цивилизаторскую» миссию капи­тализма, а также — уже вопреки последовательному бур­жуазному либерализму — идею о нецелесообразности крупного капиталистического хозяйства в земледелии (см. 32, 1, 24—26). В связи с этим Ленин замечал: «Г-н Булгаков... повторяет обычный прием и обычную ошиб­ку буржуазных и мелкобуржуазных экономистов. Эти экономисты прожужжали все уши, воспевая «жизнеспо­собность» мелкого крестьянина...» (2, 4, 115).

Такой поворот к мелкобуржуазной точке зрения был следствием попятного движения Булгакова, которое вско­ре привело его к идеям христианского (феодального) со­циализма. Пока же дело ограничивалось доказательством неприменимости не только марксистской, но и чисто бур­жуазных экономических теорий к некоторым аспектам развития сельского хозяйства. Ленин в этой связи ирони­зировал, что только воспоминания Булгакова о том, что он был «молод и глуп», разделял «предрассудки» мар­ксизма, не позволяли ему целиком принять программу крупного помещика-землевладельца (см. там же, 5, 135). Булгаков никогда открыто не выступал с идеями классо­вой борьбы, социалистической революции и социализма. Зато в его работах все больший удельный вес приобрета­ли негативные оценки марксизма.

Период «легального марксизма», длившийся у Булга­кова около пяти лет (с 1896 по 1900 г.), не привел его к выработке какого-либо целостного и стройного миро­воззрения, что в некоторой степени ускорило его переход к религиозной философии. Трансформация взглядов Бул­гакова может рассматриваться как типичная для эволю­ции целого направления в истории русской политической экономии, социологии и философии. По сравнению с большинством «легальных марксистов» он был едва ли не глубже всех вовлечен в процесс ревизии марксизма в буржуазно-демократическом духе. В этот период среди русских «критиков» Маркса Булгаков, по определению Ленина, был «самый смелый, самый последовательный (а постольку и самый честный) из них...» (там же, 6, 321). После 1900 г. начинается следующий, самый корот­кий этап философской эволюции Булгакова. Он длился около двух лет и был отмечен статьями «Иван Карамазов как философский тип» (1902), «Основные проблемы тео­рии прогресса» (1902), «Душевная драма Герцена» (1902), «Что дает современному сознанию философия Вл. Соловьева?» (1903) и др. Суть его заключалась в промежуточном положении между неокантианским и ре­лигиозно-философским периодами. Это был уже не «ле­гальный марксизм», но еще и не последовательная ре­лигиозно-философская позиция. Понятия «метафизика» и «религия» часто выступали здесь как тождественные, причем понятие «бог» еще не связывалось непосредст­венно с христианским триипостасным богом.

В свете таких переходов, думается, правомерно будет определить первый этап эволюции Булгакова как ранний (1896—1900), следующий — как переходный (1901—1903), а дальнейший — как религиозно-философский, т. е. собственно богоискательский и веховский (1904 — начало 20-х годов). После Октябрьской революции инте­рес Булгакова все более смещается в область богословия, определяя проблематику и форму его мышления. Точкой равнодействия между религиозной философией и теоло­гией служит книга «Свет невечерний» (1917).

Возвращаясь к переходному периоду, который сам Булгаков назвал «идеалистическим» (в отличие от «мар­ксистского»), необходимо сказать, что наиболее заметны­ми его вехами было участие Булгакова в «Проблемах идеализма» и выход в свет сборника его статей «От мар­ксизма к идеализму» (1903). Если «Проблемы идеализ­ма» ознаменовали в сущности конец периода «легального марксизма» для Булгакова, то книга «От марксизма к идеализму» подводила итоги практически сразу двум пе­риодам его эволюции — раннему и переходному. Теперь центр тяжести его философствования смещается в об­ласть религиозную.

Как мыслитель по-своему последовательный, Булга­ков развил высокую мобильность, преодолев менее чем за десятилетие путь от «легального марксизма» до хри­стианской философии. Однако было бы ошибочным счи­тать, что в данном случае происходила простая замена одних проблем другими. В ходе своего укоренения на почве религиозной философии Булгаков начал предпри­нимать настойчивые попытки религиозной интерпретации актуальных политических, социологических и политико-экономических вопросов, которые он разрабатывал и в период «легального марксизма», но которые ранее нико­гда не входили в поле зрения русской религиозной мысли. В этом отношении Булгаков понимал свою деятельность как исполнение заветов своего «великого учителя» Вл. Соловьева. Особенно настойчиво он возвращался к проблемам хозяйственной жизни, проблемам обществен­ного прогресса и идеала, т. е. к тем вопросам, которые были центральными в его первых статьях и книгах. Та­ким образом, рассмотрение указанных тем носило «круго­образный» характер, определяясь неуклонным движени­ем Булгакова ко все более ортодоксальным и традицион­ным религиозно-философским и богословским позициям. Сдвигам в области мировоззрения способствовали и из­менения в его общественно-политической деятельности. В период между 1900 г. и первой русской революцией он не ограничивается формами университетской активности, а выступает с многочисленными публичными лекциями и докладами. В это время он продолжает сотрудничать с другими бывшими «легальными марксистами» П. Струве, Н. Бердяев), участвует в деятельности либе­рального «Союза освобождения», является постоянным автором богоискательского журнала «Новый путь». «В то время, около 1905 г., — вспоминает в своей автобиогра­фии Булгаков, — нам всем казалось, что мы-то именно и призваны начать в России новое религиозно-революцион­ное движение...» (36, 79).

Страх перед всякой революцией, который после 1905— 1907. гг. никогда уже не покидал русских либералов, у Булгакова выразился в том, что из его статей и выступ­лений совершенно исчезла всякая революционная фра­зеология. Однако его политическая активность в это вре­мя достигает своего апогея. Заменив идею «религиозно-революционного» освобождения идеей «религиозного освобождения», он предпринял попытку организации «союза христианской политики». В этом же русле проте­кала и деятельность московского «религиозно-философ­ского общества им. Вл. Соловьева».

Социально-политическая программа Булгакова была сформулирована в брошюрах «Неотложная задача (о со­юзе христианской политики)» (1906) и «Интеллигенция и религия» (1908). По политическому и классовому со­держанию их необходимо рассматривать как идеологи­ческое выражение правого крыла кадетизма, формально не вместившегося (в силу воинствующей религиозности и почвенничества) в официальные рамки кадетского по­литического сознания. В отличие от абстрактных религи­озно-революционных призывов «мистического революцио­нера» Мережковского, анархиствующего Бердяева и осторожного в вопросах религии Струве Булгаков поста­вил задачу «реального» объединения христианства (т. е. религиозных деятелей, духовенства, верующих фи­лософов и интеллигентов) и политики (точнее либераль­ного буржуазно-помещичьего направления в ней). «Хри­стианство, — без колебаний утверждал он, — как, впро­чем, и всякая религия, притязающая на абсолютность, простирает область своих интересов и влияния на все сферы жизни: по идее оно определяет всю человеческую жизнь от первого крика до последнего дыхания. Для него нет нейтральных или индифферентных областей, которы­ми оно могло бы не интересоваться или пассивно пасо­вать, как нет границ для Бога...» (38, 10).

Специфика точки зрения Булгакова на «христианскую политику» — в определенности и решительности оценок как «правых» (самодержавия и официальной церкви), так и «левых», т. е. «материалистического» и «атеистиче­ского» социализма. В данном случае ему не были прису­щи «лукавая простота» Струве (по выражению Ленина) или невразумительные мистические пророчества и фан­тастические декларации Бердяева и Мережковского. «...Наше бюрократическое государственное устройство, попирающее все... права и неспособное их вместить, есть, — писал он, — по существу антихристианское, сколь­ко бы ни распиналась за него официальная церковь под диктовку обер-прокурора и «булатного патриарха». Союз «бюрократизма» и «православия» есть во всяком случае богохульственная ложь, которая как нельзя скорее и ре­шительнее должна быть отвергнута» (там же, 14—15).

Своеобразный «христианский демократизм», как на­звал эти тенденции В. И. Ленин в 1907 г. (см. 2, 14, 343), подкрепляемый у Булгакова идеями создания «свободно­го союза самоуправляющихся общин» по типу Соединен­ных Штатов, сопровождался также резкой критикой ми­ровоззренческих основ пролетарского и социал-демокра­тического движения в России. Демагогически называя «материалистический демократизм и социализм» самой вредной («нигилистической») религией, он между тем не смущался отстаивать «классовую христианскую полити­ку».

В этом смысле можно сказать, что классовая, бур­жуазно-демократическая позиция Булгакова парадок­сальным образом прояснялась для него в той мере, в какой его мировоззрение становилось все более идеали­стическим. То, что в объективистской форме признава­лось в его ранних работах, именно связь теорий с обще­ственно-политическими, классовыми отношениями, фик­сировалось теперь в более четких выражениях, но уже с совершенно иных мировоззренческих позиций: «...клас­совая политика (не нужно бояться этого слова), т. е. по­литика, сознательно преследующая защиту рабочих масс против их сильных угнетателей (не в индивидуальном, но социальном смысле), есть единственно возможная форма христианской политики для данного момента» (38, 19). Как видим, общий смысл «христианской политики» был сформулирован достаточно решительно. Но что в дей­ствительности за ней скрывалось? Для рабочего класса Булгаков предлагал организовать самопомощь, рабочие кассы, союзы и кооперации «для политических и образо­вательных целей», крестьянству обещалось «увеличение крестьянского земельного фонда путем прирезок из част­ных (за выкуп), государственных и монастырских зе­мель»; духовенству было указано на недопустимость ин­дифферентного отношения к политике.

Политическая и социальная деловитость, захватившая Булга­кова в 1905—1909 гг. (или, лучше сказать, с перерывами до первой мировой войны), сказалась в его отношении к клиру. «Знакомство с политической экономией и элементами юриспруденции, — поучал он, — является обязанностью в особенности для каждого пастыря. ибо без этого знакомства невозможно понимать социальную жизнь, невозможно читать газет и разве только и можно идти в рядах чер­носотенной агитации» (38, 17—18).