Российское гуманистическое общество

www.humanism.ru

6. Открытость и вероятностность

 

6. Открытость и вероятностность

И первое, и второе следует из самих основ внутреннего мира личности. Мне уже приходилось говорит о ее открытости как [127] фундаментальном качестве и даже изображать это схематически вот такимобразом:

Человек (Ч) и мир (М) лишь частично пересекаются между собой. Мир больше человека. Но и в человеке есть нечто, что переживается им как несводимое к миру, нетождественное и не вмещающееся в него. И потому человек тоже больше чем мир, хотя и своим собственным человеческим способом.

Возможно, расположение внечеловеческих (внеличностных) реальностей друг по отношению к другу и по отношению к человеку и не такое (скажем, они могут как-то накладываться друг на друга и пересекаться между собой). Но главное здесь в том, чтобы показать, что человек — это такая реальность, с которой пересекаются другие и которая причастна всем другим, не переставая быть самой собой. О других субстанциях абсолютно и внеличностно сказать трудно. Нужна ослепляющая самонадеянность, безграничная фантазия и свобода, даже авантюризм мышления, чтобы говорить о том, как действуют или взаимодействуют между собой эти субстанции, когда человека при этом нет и не было. Вместе с тем «метафизической мечтой» назвал К. Поппер саму возможность исключения человека-наблюдателя из наблюдаемого, т.е. из картины мира. Это говорит о со-бытии человека с внешними для него реальностями. Открытость вместе с близкими ей [128] качествами свободы, неотождествляемости и несводимости накладывает специфический отпечатки на гуманистическое мышление, которое в существенном согласуется с принципами современных научных картин мира.

Для примера, совершим экскурс в работу И. Прогожина и Н. Стенгерс «Время, хаос, квант». Примечательно уже то, что сами понятия, которыми оперируют авторы: вероятностное описание, неустойчивость, необратимость, нестабильность, непредсказуемость, неинтегрируемость и др., — вполне приемлемы для характеристики определенных черт и признаков гуманистического мышления. Так, понятия «неинтегрируемость» отражает реальное соотношение человека и других реальностей, которые не поглощают друг друга в случаях наложения этих открытых «систем» друг на друга. Диспозиция и их полное взаимоинтеграция и взаимопоглощаемость представляются ложными. «Существует… — пишут Пригожий и Стенгерс, — системы двух типов: интегрируемые и неинтегрируемые... для неинтегрируемых систем мы... вынуждены... перейти к вероятностному описанию (116) Ключевой для современной физики термин «вероятность» играет важную роль и для гуманистического мышления — скептического, открытого и свободного. Последовательно вероятностное мышление, исходя из установки «все возможно» (хотя ничего нельзя знать заранее), допускает существование и невозможного, невероятного.

Невероятность есть. В целом она существует как некая плюральность абсолютностей: человека, общества, бытия, небытия, неизвестности. Они невероятны и в онтологическом, и в познавательном отношениях. В первом случае одна из них — человеческая реальность — дана нам в качестве абсолютной действительности, не альтернативно, т.е. не вероятностно. В познавательном отношении здесь недопустимо говорить о возможности или невозможности их постижения, поскольку изначально они даны нам не по принципу «или-или», не вероятностно, а наиреальнейшим, неустранимым, неизбежным, хотя для познания и относительным, а не абсолютным и тотальным образом.

Такая не вероятностная, наиреальнейшая данность нам нас самим себе и одновременно относительный и неабсолютный способ данности называемых здесь реальностей вполне согласуется и с характером бытия плюральности незамкнутых, открытых абсолютов и релятивным способом их связей между собой. Причастность их друг другу обеспечивает реальнейший характер их связей. Частичность этой общности (интегрируемости) делает их общение неабсолютным, не тотальным, а релятивным, плюральным и свободным, оставляющим пространство для вероятного и возможного как для себя, так и для других. [129] Примечательно и то, что невероятность как причастность абсолютному (хотя и частичная) объясняет естественную чудесность самой природы абсолютных реальностей. Невероятное и чудесное — явления близкие не только психологически и семантически. Невероятное дано чудесным необъяснимым, самоочевидным образом; чудесное дано невероятным необъяснимым самоочевидным образом. Но необъяснимость чуда вся. кой реальности не означает ни отказа от разума, науки и рационального объяснения, ни обращения к религиозной вере, мистицизму и другим антинаучным и антирациональным способам ориентации человека Необъяснимость здесь не симптом познавательного бессилия человека а напротив, признание приоритета внутренней абсолютности человеческой и всякой иной реальности, даже если они даны в познании и знании неабсолютным образом; это симптом первичности и приоритета бытия, существования по отношению к познанию. Необъяснимость! выступает здесь в качестве указания на то, что реальность всегда будет; предшествовать всякому объяснению себя, тем самым как бы ускользая от окончательного, абсолютного объяснения, полного и всестороннего освещения себя нашими орудиями познания. Ибо такова природа реальности — открытой, бесконечной, данной нам абсолютным образом. Необъяснимость, если это не ошибка или лень познания (самообман), — это сигнал реальности как абсолюта нашему познанию, достигающего максимума своей вершины, каждый раз наращиваемой содержанием добытого им знания о реальности и позволяющего расширить, как область объяснимого, так и область необъяснимого.

Те же авторы пишут: «Почему во Вселенной есть что-то, хотя могло бы не быть ничего? Такой вопрос представляется запредельным, лежащим за пределами положительного знания. Тем не менее... этот вопрос может быть сформулирован и в физических терминах...» (там же, с. 217-218).

И все-таки одно остается здесь недостаточно рассмотренным: если реальности других индивидов, общества, природы, ничто и неизвестности даны нам как частично в нас интегрируемые, а человек дан себе абсолютным образом, то способен ли он дать самому себе окончательное и абсолютное объяснение? Возможно, такое объяснение достижимо. Однако очевидно, что сегодня человек скорее всего одна из наименее известных ему самому реальностей. Я делаю это заключение на том основании что, насколько я могу судить, преобладающей традицией мировой цивилизации был и остается натуралистический или мистический объектоцентризм, а не антропоцентризм. Человека всегда больше интересовало лежащее вне его, а не его внутренняя вселенная, мир объектов, внечеловеческого, религиозно-мистического и [130] паранормального, а не его собственно человеческая реальность и ее ресурсы. Но даже реальные перспективы до бесконечности углубляющегося познания человеком самого себя не могут устранить того факта, что человек абсолютным образом дан себе как реальность реальности, как Я дано Я не в познавательном, а в онтологическом, реалистическом смысле. Природа познания такова, что всегда вторична, служебная и орудийная по отношению к человеку. Познание релятивно и потому, что существует множественность реальностей, так или иначе релятивных друг другу, и потому, что познание релятивно человеку, хотя и есть у него абсолютным образом. Познание, каким бы важным оно не было, — это не более чем одно из качеств человека, одна из форм его деятельности и существования. И едва ли абсолютная, открытая, невероятная, чудесная и свободная реальность человека может быть всецелым, абсолютным образом дана одному из своих качеств или набору своих познавательных способностей. Познание абсолюта не может быть абсолютным, даже если это и его самопознание. Оно может быть только вероятностным, скептическим, открытым и принципиально незавершенным. Можно сказать и так: человек дан себе самому абсолютно не в познании, а в существовании. Но все это не означает, что познание исключает традиционные стандарты научности и рациональности.

Еще одним онтологическим коррелятом вероятностного мышления является нестабильность, неустойчивость, хаотичность, индетерминизм и событийность, как транссубстанциальные качества по меньшей мере человека, общества и природы. Практически все они связаны с инновационным характером субстанциальных процессов (о чем подробно будет сказано ниже). Понимание сложного характера динамики любых реальности и отражающего ее мышления ведет к индетерминистическому определения реалистического события: «...События не могут быть выведены из детерминистического закона, будь он обратимым во времени или необратимым: событие, как бы мы его ни трактовали, означает, что происходящее не обязательно должно происходить. Следовательно, в лучшем случае мы можем надеяться на описание событий в терминах вероятностей, причем вероятностный характер нашего подхода обусловлен отнюдь не неполнотой нашего знания...» (там же, с. 53) Кроме того, имеется такой класс событий (как сказал бы Шестов «царственных случаев»), которые обладают как бы кумулятивным эффектом и способны привести к фундаментальным изменениям. Как подчеркивают Пригожий и Стенгерс, «некоторые события должны обладать способностью изменять ход эволюции. Иначе говоря, эволюция должны быть «нестабильной», т.е. характеризоваться механизмами, [131] способными делать некоторые события исходным пунктом нового раз. вития, нового глобального взаимообусловленного порядка» (там же с. 54). К таким событиям, как будет показано ниже, относится возникновение человека.

Вероятностное мышление говорит нам: в этом мире все воз можно. Поскольку в нем не только порядок и закон, но и хаос и беспорядок. В нем есть устойчивость и неустойчивость, обратимость и необратимость, стабильность и нестабильность. Вместе с реальностью возможности в мире есть и действительность как таковая. Но в человеческом мире не все действительное мы можем признать в качестве полноценного и отвечающего нашим критериям надежного знания, прочной основы нашего поведения и практики. Действительна вера людей в различных богов и колдунов, действительны оккультные практики и суеверные привычки, но реальности, к которым эти люди относят такие верования и практики, являются ирреальными, иллюзорными, а не реальными в научном и самоочевидном смысле этого слова.

Вероятностное мышление как будто несовместимо с позитивностью и аффирмативностыо гуманистического стиля мышления. Как кажется, вероятностное знание обладает слишком большой неопределенностью, неконкретностью, которая не позволяет нам предпринимать какие-либо конкретные действия, поскольку предлагает нам не однозначный вывод, но альтернативу или пучок альтернатив, возможных истин, решений, оценок. Однако позитивное гуманистическое мышление приглашает разглядеть в вероятности нечто положительное, сильное, а не слабое. Достоинств у вероятностного мышления немало. Оно помогает нам начать не с середины, а с начала, т.е. оно стимулирует отыскание подлинного исходного пункта исследования. Оно хорошо следует принципу сохранения, удержания в поле мышления искомого предмета, потому что обладает редкостной «скупостью», никогда и ни при каких обстоятельствах не исключая ничего заранее из своего внимания; вероятностное мышление — это готовность к чему угодно.

Ценность вероятностного мышления состоит в том, что оно дает нам хорошую возможность пройти «предстартовую подготовку», обучая максимальной открытости, осмотрительности, готовности к чему угодно, вплоть до невероятного. Вероятностное утверждение не указывает нам конкретно адреса истины и отпечатков ее пальцев, но только оно способно так широко расставить сети нашего исследования, что мы обретаем уверенность, что именно в поле этой вероятности мы должны искать и находить то, что нам нужно... «Наш подход к миру, — пишут Пригожий и Стенгерс, — становится не столько обобщающим, сколько разведывающим. Одна и та же система в зависимость от [132] обстоятельств обнаруживает предсказуемое или хаотическое поведение. Что же касается живых систем, то они полностью используют это разнообразие. Некоторые из основных механизмов регуляции обмена веществ соответствуют предельным циклам, в то время как активность мозга связана с хаотическими аттракторами. Таким образом, мы обнаруживаем, что уже одно-единственное живое существо воплощает в себе тот самый контраст, который привел Аристотеля к противопоставлению небесного мира и подлунного мира» (там же, с. 90).

Вероятностное мышление существовало всегда. Но только в XX веке оно стало признанной ценностью научного и гуманистического сознания.