Российское гуманистическое общество

5. Антигуманность

Уже произнося мысленно это слово, я чувствую, как передо мной открывается океан, точнее какая-то темная бездна. Открывается во мне самом, а не в ком-то другом. Когда я первый раз подумал о необходимости составления каталога антигуманных качеств человека, то в голову сначала пришло не более пяти-семи из них. Но постепенно не к моей великой радости их число заметно увеличилось. К этому моменту к ним я не могу не отнести следующие: ненависть, враждебность, злопамятство, мстительность, агрессивность, насилие, жестокость, издевательство, недоброжелательность, нетерпимость, фанатизм, одержимость, предательство, вероломство, лицемерие, лживость, хвастовство, зависть, ревность, вороватость, эгоизм, безответственность, угрюмость, уныние, равнодушие, инфантилизм, покорность.

Скорее всего этот перечень отрицательных человеческих качеств не является исчерпывающим, однако, полагаю, что большинство из них в него вошли. Общей чертой этих качеств является их разрушительность, деструктивность. Сами по себе они наносят ущерб своему носителю, субъекту и тому, на кого они направлены. По существу, само их наличие в каждом из нас делает любого человека антигуманным по меньшей мере потенциально. Однако и в жизни, нравится нам это или нет, мы в той или иной степени проявляем античеловечность. Это означает, что существование человека всегда стоит под угрозой выплеска из него негатива, деструктивности, которая превращает нашу возможную ущербность в действительную, наши потенциальные недостатки — в реальные. Но такое положение вещей не должно ввергать нас в отчаяние. Мы хорошо знаем, что человеку не свойственна ни святость, ни [170] абсолютное злодейство. Хотя нам свойственно создание идеалов истины, добра, красоты и справедливости, нам также доступна свобода и ответственность выбора между человечным и античеловечным. Реалистичность и трезвость самооценки и оценки, в том числе и негативного в себе, помогают совершенствоваться и избегать срывов, препятствий и провалов на этом пути, поскольку мы не закрываем глаза на те темные области, которые присущи внутренней реальности человека, и которые всегда могут стать для нас внешним, объективным злом другого человека. Знание наших отрицательных качеств, их освещение светом гуманного разума позволяет не только ограничить эту сферу, но и попытаться так или иначе обезвредить или ослабить возможное влияние этой зоны человеческого бытия. Технологий трансформации, сублимации и нейтрализации отрицательного в человеке существует огромное множество. Практически все научно-ориентированные и рациональные теории воспитания и просвещения, все реалистические, а не мистические, этические теории содержат в себе соответствующие идеи и рекомендации. Но нам предстоит сначала опознание этих «демонов» человеческого существа.

Первые пять качеств — ненависть, враждебность, злопамятство, мстительность и агрессивность — являются, возможно, самыми главными врагами человека. Их объединяет то, что все они замешаны на зле и потому обобщающим понятием для них могло бы стать слово «злобность». Ненависть — наиболее фундаментальное состояние злобности, озлобленности, желания нанести зло (в том числе и самому себе!). Враждебность мне представляется модификацией ненависти. Если антонимами, т.е. противоположными по смыслу понятиями, последней являются гуманная, созидающая добро любовь, доброжелательность и благожелательность, то антонимом первой — дружелюбие. Буквальный смысл слова «злопамятство» указывает на то, что оно обозначает способность человека помнить зло, хранить его в своем сознании до определенного срока, а мстительность связана со способностью реализовать эту хранящуюся в нас память о зле в соответствующем, антигуманном поступке. Мстительность — это вывернутая наизнанку справедливость, стремление добиться ее отрицательным, неадекватным образом по принципу «око за око», «зуб за зуб». Агрессивность отличается от остальных четырех тем, что она не просто заключает в себе зло, но поднимается в человеке как слепое, неопределенно большое по спектру своей направленности желание совершить зло, нечто антигуманное. Второе отличие агрессивности —сочетание в ней готовности, желания, страсти сделать зло с самим злым действием, поступком. Если первые четыре для своего выражения и реализации требуют каких-то [171] дополнительных конкретных способов и формы, то агрессия — это и содержание и форма, и «что» зла, и его «как». В самой общей форме агрессия — это нападение, попытка захвата, подавления и уничтожения того или кого, на что или кого она направлено. Иногда слово «агрессивность» употребляют в нейтральном или даже позитивном смысле «агрессивный спортсмен», «агрессивный бизнес», «агрессивная реклама» и т.д. При этом из контекста ясно, что в данном случае имеется в виду не собственно агрессивность, а решительность, активность, напористость человека или действия. Но в любом случае это различие в словоупотреблении нельзя оставлять без внимания, чтобы всегда ясно видеть настоящий облик агрессии и не попадать в лингвистическую ловушку.

Насилие — возможно, одно из самых заметных, массовых, основных и глубоких по своим результатам проявлений антигуманности, злого начала в человеке. Форм проявления насилия невероятное множество: убийство, война, терроризм и бандитизм, заложничество, эксплуатация, различные виды дискриминации. Трудно назвать области человеческих отношений, недоступные проникновению туда насилия. Общая черта любого насилия — лишение человека жизни, незаконное лишение или нанесение ущерба правам и свободам человека или его собственности. Физическое насилие приносит и материальный, и моральный ущерб. Различные формы интеллектуального, морального, психологического, идеологического, политического, религиозного, информационного насилия причиняют ущерб прежде всего нашему внутреннему миру, что так или иначе оборачивается уроном физическим и материальным. Насилие выражается в формах дискриминации по национальным, расовым, возрастным, половым и всяким иным признакам. Различные формы насилия могут расцветать в малых группах, особенно в семьях, что бывает связано с плохими отношениями родителей с детьми, с нарушением между мужем и женой принципа добровольного взаимного согласия на сексуальные отношения, с плохим обращением со стариками, престарелыми родителями, больными и инвалидами в семье и т.п. Насилие может принимать форму самоистязания или самоуничижения и даже перерасти в патологические формы, например, в садомазохизм.

Основным барьером на пути насилия как внутренней способности личности является развитие всего спектра ее гуманных качеств и укрепление их союза с качествами нейтральными, прежде всего с разумом, волей, решительностью, ответственностью и др. Внешним барьером на пути насилия являются и должны являться сила права (закона), социальная справедливость, реальная власть других [172] социальных, правовых, гражданских, моральных и культурных ценностей, а также различные международные договоры и обязательства, подкрепленные адекватным механизмам их соблюдения, например миротворческими силами ООН.

Жестокость, издевательство, надругательство суть не только нечто внешнее и специфическое в осуществлении насилия. В самом человеке есть способности к различным способам выражения этого крайне разрушительного, антигуманного качества. Их античеловечность настолько очевидна, что современные цивилизованные страны делают все возможное, чтобы исключить эти явления из всех сфер частной и общественной жизни. Существование международных трибуналов, правозащитных, гуманистических и этических организаций, соответствующие статьи национальных конституций имеют своей целью запрещение и преследование по закону жестокого обращения с людьми и животными, издевательства, пыток, надругательства над людьми, духовными и культурными ценностями человечества.

Нетерпимость, фанатизм, одержимость имеют между собой нечто общее. Их сближает то, что в этих состояниях человек обрекает себя на узость понимания и видения себя и мира, забвение очень многих позитивных качеств и нейтральных ценностей, таких, прежде всего, как доброжелательность, терпимость, чувство справедливости, открытость и широта взгляда на окружающих. «Одним из человеческих недостатков, — пишет П. Куртц, — является склонность отрицать равные с нами возможности или права людей, не разделяющих наши собственные убеждения и привычки» (Куртц П. Запретный плод. С. 85).

Нетерпимость, фанатизм и одержимость как бы полярны в своем выражении. С одной стороны, они фактически означают некое обкрадывание человеком самого себя, его зацикливание на довольно узком спектре своих качеств и областей внутреннего мира. Да и во внешнем действии люди с явно выраженной нетерпимостью, фанатизмом и одержимостью отличаются однотонностью, одномерностью своего отношения к действительности. Но, с другой стороны, люди одержимые, фанатики, проявляют повышенную активность в реализации того, что они считают правильным, истинным, обязательным для всех и т.д. Нетерпимость является спутником всякого фанатизма и одержимости. Утверждая любым способом свое, фанатики всеми способами стремятся уничтожить все другое: ввести цензуру, установить однопартийную систему, ввести военную дисциплину на рабочих местах, заставить всех поверить в приближающийся конец света и т. д.

Эти антигуманные качества человека становятся особенно опасными, когда они социализируются и на их основе возникают [173] неизбежно экстремистские и тоталитаристские политические, идеологические и религиозные движения. Эти движения способны заражать маccовым психозом и маниакальностью огромные массы людей и распространяться в социальных пространствах подобно вирусам гриппа. Но не менее зловредны их воздействия и в рамках различных религиозных идеологических, политических или военизированных сект, в паутины которых нередко попадают люди отнюдь не с повышенной склонностью к фанатизму, а напротив, равнодушные, безвольные, инфантильные.

Равнодушие и инфантилизм, коль скоро мы их упомянули, не такие уж и безобидные человеческие недостатки. Существует выражение, что все преступления и злодеяния в мире совершаются с молчаливого согласия равнодушных. Сила и опасность равнодушия как человеческой слабости в его массовости. Как часто мы склонны прощать себе безразличие к чужому горю, свою черствость, неотзывчивость, индивидуализм, инертность и пассивность. Между тем, это, если так можно сказать, первые признаки более серьезных изъянов и проявлений античеловеческого: эгоизма и безответственности по отношению к другим и к себе.

К серьезным недостаткам человека относится предательство, Предательство угнетает в людях такие качества гуманности, как веру в человека, доверие, дружелюбие, верность слову, обязательность и преданность. Совершающий предательство рискует подавить и в себе эти качества, потому что предательство становится кислотой, разъедающей душу человека, ржавчиной, распространяющейся на все его ценности. По сравнению с предательством измена —более широкое по диапазону своего проявления свойство антигуманности. Измена может и не наносить непосредственный ущерб человеку, коллективу или обществу. Скажем, отказ члена коллектива без достаточных оснований участвовать в забастовке или поддержать справедливую и законную коллективную акцию может и не сказаться на их результате, но склонная к изменам личность может понести существенный ущерб потому, что всякая измена подрывает самые основы человека, его самоидентичность, она расшатывает наши представления и уверенность в самих себе, потому что совершая измену, мы в конечном счете изменяем себе, вносим двойной стандарт в самые основания нашего собственного Я. Измена способна разрушить многие человеческие ценности: дружбу, семью, партнерские отношения, доброе и лояльное отношение к человеку со стороны коллектива и т. д.

Особым видом измены является прелюбодеяние, т. е. предательство ценностей семьи, измена верности, долгу и чести мужем или [174] женой, женихом или невестой. Измена это не выбор в обычном смысле слова, когда в силу стечения внешних и внутренних обстоятельств человеку приходится выбирать не только между добром и злом, истиной или ложью, но и между добром и добром, добром и правом, свободой и жалостью и т.д. Измена — это псевдовыбор, когда человек совершает тот или иной предательский акт, делая вид, что его не было, когда он ведет двойную игру, не решаясь или не желая по соображениям расчета, корысти, трусости или иным негуманным и недостойным соображениям сказать другим, а то и себе правду, когда он не выбирает одну из альтернатив, а начинает вести неизбежно лживый, фальшивый и лицемерный образ жизни, подвергая себя и вовлеченных в эту измену коррозии зла.

Лживость и лицемерие —хорошо известные человеческие пороки. Вместе с тем следует отличать ложь от ошибки. В отличие от последней, ложь представляет собой преднамеренное, более или менее сознательное, корыстное и расчетливое намерение и акт, вводящий человека в заблуждение, который может нанести или фактически наносит тот или иной ущерб другому человеку или окружающим людям. Со своей стороны, ошибка — это нейтральный феномен. Когда мы говорим, что человеку свойственно ошибаться, то имеем в виду наши невольные и нежелательные ошибки и заблуждения в сфере познания или практического действия. Но широко бытующим психологическим сбоем является реакция на (особенно чужие) ошибки как если бы имела место лживость. Мы склонны обвинять, ругать или обижаться на совершенную человеком ошибку, хотя на трезвую голову нам не составляет труда понять, что это была непреднамеренная ошибка, т.е. не ложь, и следует не ругаться, обвинять или обижаться, а спокойно разобраться в ее причинах и постараться их объяснить, устранить или избежать в будущем.

Хвастовство —один из видов лживости. Его особенность — замкнутость лжи на субъекте этого качества, т. е. это по преимуществу ложь о себе. Еще одна, самая мягкая форма хвастовства, связана с неумением человека правильно рассказать о своих реальных достижениях и успехах. По сути, это не хвастовство, а ошибка, промах или неопытность в таком весьма важном и сложном деле, как обращение и «управление» своими достижениями как своего рода капиталом. К сожалению, в России нет традиций и школ, в которых нас учили бы делать это достойным и эффективным образом. Нам говорили: не высовывайся, не выступай, будь скромным. Но ясно одно. Как и в случае, обращения с капиталом, заслуги можно как увеличить, так и растратить при «запуске» их в дело. В полной мере это относится к нашим [175] достижениям, «использование» которых, в том числе и с информацонно-рекламными целями, предполагает чувство меры, разумный риск- правдивость и честность в соблюдении правил игры.

Хвастовство —это вывернутая наизнанку откровенность, лживое повествование человека о самом себе. В целом, хвастовство не так опасно как другие формы лжи, поскольку замыкается на хвастуна, однако, косвенным образом вся эта дезинформация может нанести ущерб тем, кто общается с такого рода лжецом. Вместе с тем, мотивы хвастовства чаще всего лежат не в преднамеренном стремлении обмануть кого-либо в корыстных целях, а в компенсации того или иного недостатка или слабости, в стремлении лживым образом восполнить этот недостаток. Относительно более невинной формой хвастовства является необузданное и неадекватное выражение человеческих фантазий, воображения и самообмана, иллюзорной формой осуществления человеком какой-нибудь своей мечты или идеала.

Весьма схоже с лживостью лицемерие, которое и есть стиль жизни лживого человека. Хорошо, если лицемерие касается каких-то поверхностных, несущественных ценностей и сторон жизни. Но если оно проникает в глубину человеческой сущности, то способно превратить человека из живого существа в мертвую мумию, в маску, которую редко принимают за настоящее лицо и которая в конечном счете приносит ее владельцу разочарование, боль и несчастье.

Когда говорят о лжи, то иногда вспоминают выражение «ложь во спасение». Я не вижу здесь никакой антиномии. Если, скажем, один человек принимает решение ввести в заблуждение, обмануть другого человека, чтобы избежать при этом зла или ущерба, который может понести этот человек в случае, если узнает правду, то здесь не совершится ничего плохого. Напротив, решая альтернативу «сладкая ложь или горькая правда», мы взвешиваем все последствия того и другого. И если мы уверены, что «горькая правда» может не спасти, а погубить человека, то, по меньшей мере в тактических и психологических целях мы должны сказать человеку «спасительную ложь». В этом контексте она является источником добра, доброжелательности и заботы. Только по своим формальным, внешним признакам она является ложью. Ведь не считаем же мы ложью и обманом горькие пилюли в сладкой оболочке. Это дело практической, основанной на добре целесообразности. Разумеется, нежелательно оставлять человека навсегда в неведении или в заблуждении относительно чего-либо. Порядочность, гуманность требует от нас искать возможность, время и обстоятельства, когда «горькая правда» не станет существенным образом угрожать физическому, духовному или имущественному состоянию человека. В жизни [176] так чаще всего и происходит, что свидетельствует о парадоксальных, на первый взгляд, путях реализации гуманности.

Мне бы не хотелось отклоняться от проблемы человеческих качеств, но нельзя не сказать о том, что ложь — вопрос не только гуманности или негуманности человеческих отношений. Он приобретает философскую или метафизическую окраску, если мы более внимательно взглянем на этот феномен человеческой жизни и попытаемся осознать степень масштабности феномена лживого человека в историческом, политическом, социальном, межличностном и личностном плане.

Один из мудрецов, Л. Шестов, который в некоторых отношениях мне особенно дорог, писал: «Человеку приходится выбирать между безусловным одиночеством и истиной, с одной стороны, и общением с ближними и ложью — с другой» (Шестов Л., Начала и концы, СПб., 1908, с. 187-188). Это на первый взгляд несколько загадочное и неясное выражение приоткрывает завесу над более глубоким и загадочным смысловым пространством отношений истины и лжи. Даже на психологическом уровне мы чувствуем, что быть правдивым, говорить то, что ты думаешь везде и всегда не только трудно, но и невыполнимо и для говорящего, и для слушающих. Даже между близкими их связью далеко не всегда является правда и абсолютная открытость, а чаще всего пусть условная, легкая, кажется безобидная, но ложь. Это особенная ложь, не та, о которой шла речь выше, а ложь со сложным оттенком чуткости, заботы, тактичности, трагедии и одиночества. Они запечатлеваются на этого рода лжи как проявление глубинного психоэкзистенциального комплекса. Сказать правду — значит максимальным образом открыть свою душу близкому, впустить его в нее. Но сделать это страшно, этому препятствует стремление к безопасности, тем более в глубине души все так неопределенно, загадочно и сложно, что одного неосторожного движения может быть достаточно, чтобы случилось непоправимое. Да и сами мы в этих случаях оказываемся в нерешительности. Разве можем мы гарантировать правду нашей истинности и открытости, если и сами не знаем, «как сердцу рассказать себя», и если, напротив, нередко чувствуем всю убедительность почти отчаянного признания поэта: «мысль изреченная есть ложь»?

Истина как откровение — нечто обоюдоострое, она может ранить не только того, кто открывается в истине о себе, но и того, к кому она обращена. Последний далеко не всегда готов или желает прыгнуть в бездны открывающегося перед ним внутреннего мира другого человека. Даже если тот, с кем откровенничают, вполне доброжелателен, это не значит, что он обязан или ему захочется посетить неведомые пространства иных духовных измерений. Он вправе отшатнуться. [177] Понимание этого должно всякий раз заставлять человека задуматься о целесообразности, уместности и «цене» откровенных истин даже (точнее, тем более) в общении с близкими ему людьми. Невыразимость до конца человеческого сердца, человеческого Я, с одной стороны, наша непохожесть и неабсолютная отождествляемость друг с другом, — с другой, порождает разноголосицу, плюрализм, даже противоречивость внутреннего и тем более внешнего мира человека. Этот плюрализм, эта непохожесть («у каждого своя правда») может оборачиваться особого рода условностями, компромиссами, умолчанием, внутренними запретами, создающими, как кажется ауру лжи даже тогда, когда нет никакой лжи в обычном смысле этого слова, а есть различные, несовпадающие между собой человеческие миры, точки зрения, оценки, суждения. Область этих несовпадений может породить ощущение неправды, заблуждения и обмана одного человека другим, может породить непонимание, отчужденность или даже вражду. Вот почему молчание и в этом смысле одиночество превращается не только в зону «моей» истины, но и в способ избежать конфликта.

Мудрость гуманизма состоит в осознании сложности внутреннего мира человека и одновременно в желании так упростить человеческие отношения, сделать их настолько прозрачными, чтобы они были не примитивными и не перегруженными пограничными или экстремальными состояниями человека, когда необходима особая атмосфера общения и одиночества.

Следующая группа человеческих недостатков — зависть, ревность и вороватость. Объединяет эти, как кажется, столь не похожие друг на друга человеческие недостатки одно — стремление распространить свою силу, власть, самого себя на то, что тебе не принадлежит ни по существу, ни по закону.

Зависть — это извращенное желание обладать кем или чем- либо. Она может разъедать сознание и нравственность человека, толкать на самые различные преступления. Фундаментальная ошибка или беда завистника состоит в игнорировании им того факта, что для него самая большая ценность в мире — это он сам. Не случайно в Библии говорится о том, что можно обрести все царства мира, но при этом потерять самое драгоценное — свою душу. Вместо того, чтобы разрабатывать в себе эту золотую или алмазную жилу, завистник совершает мысленную или фактическую экспансию на территорию нравственных, юридических или материальных ценностей других людей с целью их захвата и присвоения.

Специфической формой зависти является ревность. Это качество особенно психологизировано и эмоционально, поскольку обычно [178] связано с любовью. Как своеобразный паразит она обескровливает и подтачивает любовь, хотя некоторые ошибочно считают ревность ее стимулом. Вредоносность ревности состоит в том, что она оскорбляет достоинство любящего и предмета любви. Любовь и ревность находятся между собой в обратно пропорциональных отношениях: чем больше в нас ревности, тем меньше в нас любви, тем больше риск превращения любви в свою противоположность — в ненависть. Ревность заключает в себе и тот недостаток, что она ищет и нередко находит мнимого, а не настоящего врага: любовника, соперника, конкурента и т.д.

Ревность чаще возникает тогда, когда ослаблен ее главный противовес —уважение человека. Там, где любовь сплавлена с чувством уважения и благожелательности, там нет места ревности.

Ревность не обязательно развивается на почве любви. Эта страсть, как полагает Куртц, может быть всепоглощающей и разрушающей все отношения доверия. «Она подрывает эффективность обучения, работы, совместной деятельности. Когда этот порок ничем не сдерживается, она разрушает личность и разъедает нации» (Куртц П. Запретный плод. С. 79). В таком широком смысле ревность предстает как извращенное чувство соперничества и конкуренции, подрывающее все нормальные способы сотрудничества, кооперации и тем более исключающее какую-либо взаимную поддержку и взаимопомощь.

Вначале я колебался относительно необходимости включения вороватости в число негативных, антигуманных качеств человека, полагая, что воровство исторически преходящий, социально детерминированный феномен, которого не было ни на стадии примитивного коммунизма и который, как некоторые верят, исчезнет, когда человечество достигнет светлого коммунистического будущего. Однако, поразмыслив, я все-таки решил, что вороватость, т. е. способность, стремление человека присваивать себе то, что принадлежит не ему, а другому человеку или обществу, укоренена в самых основаниях антигуманности и таких общих качеств человека как субстанциальной реальности, которые связаны с его внутренней абсолютностью, тотальностью и открытостью. Открытость — это открытость всему и, абстрактно говоря, она готова объять все. Та же потенция присуща и нашим чертам абсолютности и тотальности. Экспансионистские тенденции в человеке слишком глубоки, чтобы списывать их на историю и социальные обстоятельства. Теоретически говоря, любая общественная система, сколь совершенной в социальном и сколь богатой в материальном отношении она бы ни была, предполагает отношения между людьми и ценностями. Отдельному человеку всегда будет что-то принадлежать. Стремление к обладанию никогда не исчезнет. Едва ли когда-либо исчезнет [179] и желание обладать чем-либо самым простым и легким способом Часто некоторые из людей считают, что таким способом обладания является воровство. То есть, воровство — это не только незаконное присвоение чужого, но и реализация нетрудового или незаконного, но как кажется вору, наиболее доступного, легкого и быстрого способа овладения не принадлежащими ему ценностями.

Наиболее распространенным способом ограничения воровства — этой негативной формы экспансии человека — является закон, органы охраны правопорядка, милиция, суды и т.д. Но не менее важный способ контроля этой формы преступности заключается в воспитании у людей чувства уважения не только к личности, но и к ее собственности. Если личность в основе своей свята и неприкосновенна, то и заслуженная, честно и законно приобретенная ею собственность несет на себе отпечаток этой святости и неприкосновенности. Личная собственность является особенно важной и неприкосновенной потому, что является внешним, предметным выражением заслуг и ценности их владельца, внешним продолжением его личного бытия в бытии объективных ценностей и материальных благ. Собственность и этимологически, и фактически составляет плацдарм личности, ее суверенную территорию в море ценностей, благ и объективных человеческих отношений.

Эгоизм — это такая безответственная и анархическая любовь к себе, которая исключает любовь и уважение к другим. Безответственность сказывается здесь в том, что любовь и зачарованность человека самим собой исключает признание всех иных реальностей, границ своей «свободной» любви, которая рассматривает других людей и весь мир, как способ, средство реализации или поддержание этой замкнутой на субъекте любви. Эгоист — это одинокая душа, вывернутая наизнанку и обращенная этой изнанкой к миру с целью превращения всего и все в способ удовлетворения своей любви к себе. Убогость и слепота эгоистического чувства очевидны. Ведь эгоисту кажется, что ничто, кроме его собственного Я не обладает такой высокой ценностью. Но «чистое» Я трудно любить, оно трудноуловимо в обесцененном эгоистом внутреннем и внешнем мире. Вместо богатства эгоист обретает одиночество и пустоту. Безответственность соседствует здесь с глупостью, с неспособностью признать существование себе подобных по- своему ценных и автономных людей. Эгоист не желает и не умеет отвечать ни за что и не перед кем, в том числе и перед самим собой. Эта безответственность в не столь концентрированной степени присуща невыдержанности, распущенности и безрассудству. Глупая свобода и безответственность — вот на чем замешаны эти человеческие недостатки. [180]

Последние из перечисленных мною антигуманных качеств — предубежденность, неприязнь, подозрительность, угрюмость, уныние. Все они составляют синдром пессимизма, который нужно отличать от депрессии, вызываемой нервно-психическими расстройствами. Общим истоком этих феноменов является столь сильно ослабленная уверенность в силе добра и человечности, что зло, антигуманное в человеке, начинает казаться если не всесильным, то преобладающим. Ответной реакцией становится стремление замкнуться в себе и не ожидать ни извне, ни изнутри ничего хорошего. Иногда причины такого состояния и соответствующего поведения человека бывают объективно обусловленными, но ошибкой, слабостью и недостатком человека становится стремление замкнуться, обобщить отдельный факт проявления зла, превратить, скажем, незаслуженную обиду или несчастный случай, в общую и единственную черту людей и мира. Серьезность этого рода слабостей обусловлена тем, что человек не только не ждет и не видит вокруг себя почти ничего светлого, доброго и гуманного, но и сам лишается способности и желания делать добро и совершать акты гуманности. Но самое плохое — это то, что такой подозрительный, неприветливый, угрюмый, и унылый человек может существенным образом подорвать, обесценить свои фундаментальные ценности: свободу, достоинство и гуманность, превратить жизнь в кошмар, нечто сумеречное, безрадостное и безнадежное.