Российское гуманистическое общество

www.humanism.ru

3. Биоцид и экоцид, осквернение и разрушение среды обитания

 

3. Биоцид и экоцид, осквернение и разрушение среды обитания

Принципиальное отличие биоцида и экоцида как антиценностей от всех других действий человека, разрушающих мир ценностей, заключается в принципиально иной области возникновения здесь деструктивных отношений. Если практически во всех описанных выше случаях речь шла о связях в системах человек — человек, человек — общество, общество —общество, то феномены биоцида, экоцида, осквернения и разрушения среды обитания возникают в системах человек — живая природа, общество — живая природа, человек —природа (космос), общество —природа (космос). Элементыбиоцида (от греческого bios — жизнь и латинского ceado — убиваю) и экоцида (от греческого oikos — дом, жилище, местопребывание и латинского ceado — убиваю) были присущи человеку издревле. Но долгое время они рассматривались как естественное биологическое или физическое проявление жизнедеятельности людей, как нормальное условие их существования, хотя с древних времен у некоторых людей возникали сомнения в естественности убийства человеком животных и их поедания. Что же такое экоцид и биоцид? Чем отличается он от других отношений в рамках биологических систем или систем человек-природа?

Если растения, животные и другие формы жизни, судя по всему, располагают своего рода экологическими инстинктами и встроенными в них, либо их окружающими природными регуляторами, то человек в своей жизнедеятельности руководствуется не только естественной биологической целесообразностью, но и свободой. По своей сущности свобода не имеет в себе никаких внутренних регуляторов или [287] ограничений. В союзе с мышлением и познанием она тяготеет быть силой, которая не склонна налагать на себя какие-либо ограничения. Этот дух свободы и безграничного познания практически всегда определял психологию, образ жизни и деятельности человека в таких областях, как промышленность, сельское хозяйство, техника, военное дело и т.д. Начавшееся с эпохи Ренессанса и господствовавшее вплоть до середины XX в. (а возможно, и до сего дня), осознание и понимание человеком самого себя как царя природы, вершины мироздания и космоэволюционного процесса, высшего продукта развития всего материального, породило много амбиций, ожиданий, самоуверенности, иллюзий, а также ошибок и недальновидных действий. Это становилось все более ясным по мере возникновения таких негативных последствий воздействия человека на живую природу, которые грозили быть глобальными и необратимыми. Исчезновение многих видов животных в результате воздействия человека на среду обитания, сокращение площадей пахотных земель, эрозия почвы, наступление пустынь, вырубка лесов, интоксикация всего живого отходами промышленного производства, загрязнение атмосферы и воды, все это и многое другое стало симптомами приближающейся глобальной экологической катастрофы.

Если мы учтем при этом, что человечество накопило горы ядерного, химического и биологического оружия, то для любого здравомыслящего человека станут очевидными и масштабы возможных глобальных катастроф, и сама опасность той черты, на которую ступило человечество. Кажется, еще одно неосторожное движение и мировое сообщество, вместе со всем живым на Земле рухнет в вырытую им самим могилу.

Негативные последствия человеческой активности охватывают как живую природу, так и неживую. Речь идет не только о загрязнении воздуха, почвы, Мирового океана, о непредсказуемых возможностях изменения климата, т.е. о некоторой интервенции и негативных изменениях в планетарных стихиях, но и о вмешательстве в пределы солнечной системы и открытого космоса. На абстрактном философском языке это можно обозначить как кризис транссубстанциальных коммуникаций. Если прежде мы могли допустить либо господство стихий и законов природы над человеком, либо полагать, что мы истинные господа мироздания, и если в чем-то еще не достигли этого господства, то рано или поздно мы его добьемся, то теперь возникло принципиально иное положение вещей, которые, видимо, требуют пересмотра принципов самих транссубстанциальных коммуникаций, поскольку здесь возникает особого рода конфликт между такими субстанциями, как человек, общество и природа. [288]

Начинающееся осознание человеком сложившейся ситуации, осмысление им антиценностных результатов своей деятельности в окружающей его среде чревато настоящей революцией в психологии, мышлении, этике, экономике, технологии, политике, а, по сути, во всех областях жизнепроявлений человека. Сложность ситуации, с которой (столкнулся человек в результате роста и одновременно осознания масштабов своей деструктивной деятельности, состоит в том, что необходимо выработать и ввести принципиально новые стандарты коммуникаций с природой, а также механизмы их соблюдения. Если, например, Механизмами соблюдения оптимальных параметров производства является рынок и другие объективные социальные закономерности, а в основании юридического закона лежат базовые условия выживания (личности в обществе, то является ли достаточным простое приспособление к условиям нашего выживания в экосистеме за счет, скажем, снижения потребления энергии и природных ресурсов, контроля за рождаемостью и других консервативных мер? Возможно, перед нами стоит более фундаментальная проблема, связанная с радикальным переосмыслением сущности как наших отношений с природой, так и ее сущности как субстанциальной реальности? Возможен ли выход из ложной альтернативы: либо раб природы, либо ее господин? Что может означать для природы возможность нанесения ей существенного ущерба? Возможна ли альтернатива дилемме: либо антропоморфизация, одушевление (гилозоизация) природы, ее панлогизация и предписывание ей тотальной закономерности и детерминированности, либо ее иррационализация, ее восприятие как абсолютно слепой, молчаливой, в основе своей непонятной и неизвестной нам субстанции? Наконец, может быть, грозящие человечеству глобальные кризисы ставят перед ним проблему пересмотра человеческой, слишком человеческой картины мира и заставляют его ввести в нее некоторые предположения не антропоморфного и не «объективного» характера, а какие-то не совсем нам ясные формулировки «третьего» типа?

Влияние стереотипов мышления на решения проблем биоцида и зкоцида совершенно очевидно. Ученые, общественные и государственные деятели, журналисты, — все, вовлеченные в решение этих проблем, так или иначе образуют два противоположных лагеря с противоположными точками зрения. Представители первой, объединяющей подавляющее большинство, сознательно или бессознательно исходят из антропоцентричной установки. Они желают сохранить прежнюю стратегию, по сути паразитарного отношения к природе за счет пусть даже к выработки «экологического» сознания и этики, экологически чистых технологий и т.д. Но идея господства, установка на нее остается [289] неизменной. Она лишь модернизируется. Да и общий научно-технический прогресс, как кажется, делает ее изменения невозможным. Поэтому новое «экологическое» сознание оказывается своего рода троянским конем накануне очередной экспансии человека в природу.

Другие, составляющие меньшинство, занимают противоположную позицию. Шокированные ужасающими картинами осквернения и разрушения природы, они полагают, что человек тем самым под. писал себе смертный приговор, продемонстрировав и доказав себе и миру тупиковость своей эволюции и самого себя как разновидности живого вещества планеты. Поэтому он должен просто исчезнуть с лица планеты как глобальное зло, нечто несостоятельное и недостойное Земли и Вселенной. Такой приговор кажется призывом к коллективному самоубийству или к уничтожению человечества природой, — что является в их глазах справедливым актом возмездия за причиненное ей осквернение и ущерб.

Но едва ли ответы эгоизма и имперсонализма отражают реальное положение вещей и предлагают действительный выход из положения перед лицом надвигающегося глобального кризиса. Имеется, как минимум, еще один возможный подход к осмыслению ситуации и выработки способов ее разрешения. Он состоит в более глубоком продумывании вероятности особых, во многом непривычных для нас равноправных отношений между человеческой и природной субстанциями. В чем-то существенном это равноправие не связано и не похоже на эпистемологический конвенционализм, моральное единство, согласие и гармонию или на юридическую и политическую договоренность, Хотя бы потому, что материальная субстанция едва ли обладает соответствующими качествами, а приписывание их ей слишком рискованно и, судя по всему, неправомерно. Сложность ситуации состоит в том, чтобы учесть не только моменты согласованности в области частичной интеграции двух реальностей, но и аспекты принципиальной несогласовываемости между ними. Иначе говоря, надо «понять» и «усмотреть», опознать нечто принципиально непонятное и не усматриваемое привычными для нас методами. Нужно «обличить» то невидимое, что особым образом отличает ее от нас и, более того, что остается за рамками области единства и взаимоинтегрированности человека (общества) и природы.

Возможно, здесь пригодятся некоторые принципы гуманистического мышления и психологии. Во-первых, мы должны дать себе отчет, что мы имеем в виду, когда предполагаем вероятность [290] равноправных отношений между человеком и природой, и какими могут быть последствия этого равноправия.

Задолго до изобретения ядерной бомбы Лев Шестов писал: «...А если бы человек додумался до способа уничтожить весь мир, всю Вселенную до последнего существа и даже неживого атома, — что, осталась бы и тогда природа спокойной или, при мысли о возможной гибели всего, ею сотворенного, она поколебалась бы, удостоила бы человека своего внимания, заговорила бы с ним, как равная с равным, и пошла бы на уступки?.. Есть, по крайней мере, вероятность того, что природа бы испугалась и согласилась посвятить человека в свои тайны» (Шестов Л. Potestas clavium// Русская мысль, 1916, № 2, с. 52).

При всей кажущейся метафоричности или метафизичности вопроса, как и наивности шестовского предположения, за ними кроется серьезная попытка преодолеть ложные стереотипы и догмы в системе отношений человек-природа. Во всяком случае, вероломству и бесцеремонности познания и материальной деятельности человека приходит конец. Но какие карты он выложит на стол, что скажет, если природа «заговорит с ним как равная с равным»? Если только первые звуки ее голоса, неясно воспринятые и едва ли понятые нами, породили столько кризисных ситуаций и смятение во всех областях мировосприятия, то какова будет наша реакция, если она «в полный голос» заговорит с нами, вступит с нами в равноправный и полномасштабный «переговорный» процесс? Готовы ли мы к диалогу с природой?

Кто знает, может быть, речь пойдет об уточнении и пересмотре демаркационной линии, границ между человеком и материальным миром, о «демилитаризованных» зонах, и человек должен будет дать обязательство не вступать в них обычным знаниевым, техническим, индустриальным, энергетическим или каким-либо иным традиционным для него образом. Возможно, будут выявлены зоны рискованных областей человеческого существования как материального существа. Возможно, будет уточнен статус естественных тайн, заповедников природы, куда проникновение человека обычным образом будет «запрещено « по взаимному согласию сторон.

В любом случае будет возрастать фактор глобального балансирования между человеком и природой. Вероятностность, не гарантированность и «рискованность» существования человека будет увеличиваться в одних отношениях и уменьшаться в других. Но, видимо, главное состоит в том, чтобы мы успели выработать навыки адекватно иметь дело с «тайнами» природы и ничто, с неизвестностью, неожиданностью, невероятностью и невозможностью как таковыми, а не как с феноменами и реальностями, которые якобы только и ждут, чтобы [291] человек превратил их в нечто противоположное: тайну — в самоочевидность, неизвестность — в известное, неожиданность — в предсказуемость, невероятное — в вероятность, а невозможность — в возможное и действительное.

Признание современной физикой не только порядка, но и хаоса во Вселенной, как кажется, указывает на общие перспективы переосмысления человеком сущности транссубстанциальных коммуникаций. Традиционные рациональные (логические), аксиологические, антропоморфические, пантеистические, мистические, паранормальные способы освоения внешнего мира должны будут частью отброшены, а частью дополнены новыми способами его опознания и обживания. В выработке этих способов позитивную роль смогут сыграть современный скептицизм, вероятностное и пробабилистическое мышление, принципы фаллибилизма, плюрализма, свободы и творчества, т.е. те методы, которые составляют сущность гуманистического стиля мышления и психологии.

Таким образом, преодоление столь мощных антигуманных проявлений человека, какими являются биоцид и экоцид, выходит за рамки преодоления или обуздания собственно античеловеческого. Поскольку оно угрожает иным, окружающим нас реальностям, эти деструктивные феномены могут быть названы и антиприродными, субстанциально подрывающими человека, природу и сами отношения между ними. Это преодоление предполагает как творческий возврат к созидательным, гармоничным и «взаимовыгодным» отношениям между человеком и средой его обитания, так и выявление ее новых параметров и атрибутов, выработку новых принципов ценностных транссубстанциальных коммуникаций и, как сказал бы Шестов, нового измерения мышления.