Обоснование научного метода
Обоснование научного метода
Суммируя, можно сказать, что научный метод включает три главных компонента: (1) доказательность, (2) логическую обоснованность и (3) практичность. Эти критерии помогают нам определить эффективность наших убеждений в повседневной жизни, где мы используем критический разум. Это касается также другого важного вопроса: оправдания метода. Здесь важны два фундаментальных соображения. Во-первых, применение научного метода соответствует тому, как мы используем критический разум в обычном опыте, и, во-вторых, метод имеет прагматическую пригодность.
Философская и теологическая критика науки вызывает необходимость тотальной защиты науки и научного метода. Однако это трудно сделать там, где наука присутствует имплицитно в обычных способах мышления или в прикладных разработках, уже включенных в практику.
Более того, правила, руководящие нашим обычным повседневным мышлением, не являются культурно релятивными или исключительно привилегией западной цивилизации, как пытаются доказать дзен буддисты и некоторые другие, утверждая, что понятийный и эмпирический научный метод является исключительной чертой Запада в отличии от «интуитивного» и «мистического» способа познания в азиатских культурах. Как мы можем узнать из анализа антропологических данных, некоторые телеономические способы познания применялись во всех культурах, даже примитивных. Структуралистская теория Клода Леви-Строса обосновывает представление о множестве инвариантных условий, лежащих в основании человеческой ментальности (Claude Levi-Straussh, Structural Anthropology (New York: Basic Books, 1963). Даже если примитивный разум подчинен мистической религиозной традиции, это не свидетельствует о его неспособности к практическому рациональному рассуждению.
Скорее эта рациональная способность дополняет мистическую традицию и всегда представлена как необходимый компонент жизни. Кроме того, отрицание минимального уровня объективного мышления делает невозможной жизнь в каком-либо культурном смысле. Мы не можем отрицать использование здравого смысла и научного метода в определенных сферах жизни как в примитивных, так и в современных культурах. Это значило бы противоречить очевидности. Тем не менее встает вопрос: до каких пределов мы можем распространять этот метод?
Требование обоснования первых принципов, как уже глубоко залегающих и функционирующих в нашей жизненной практике, является незаконным. Это относится прежде всего к обоснованию дедукции и всеобщих правил, извлекаемых во многом из частных оценок, посредством которых мы отрицаем или принимаем дедуктивные выводы из проверки самих всеобщих правил. Аристотель смог формализовать только принципы дедуктивного вывода, которые имплицитно присутствуют как в суждениях обычных людей, так и в софистических навыках аргументации. Правила, как и частные выводы, устанавливаются соглашениями, которые люди заключают между собой. Правило исправляется, если оно приводит к нежелательным последствиям; вывод отрицается, если он нарушает правило, которое мы не хотим изменять. Подобные рассуждения применяются к гипотетико-дедуктивному методу научного вывода. Частные гипотезы принимаются, если они соответствуют правилам научного вывода; в свою очередь эти правила считаются действительными, если они точно систематизируют принятые практики вывода. Таким образом, мы можем перестать мучить себя незаконными требованиями обоснования научного вывода и вместо этого просто их аккуратно использовать. Определение общих правил непосредственно состоит в описании их использования. Эта логическое указание очень важно. Оправдание научной методологии основано но большей части на анализе того, что мы уже выполнили, правил, которые были уже испытаны на практике. Нужно заметить, что это не означает создания метаправил, налагаемых сверху на процесс познания.
Поскольку научный метод является нормативным правилом, его использование на практике не является достаточным, если его надо применить в других областях.
Существует резон в решении этих проблем. Не существует «последних» вопросов, но только предпоследние, и они прилагаются к обоснованию того, что мы уже сделали, процедур, которые мы используем, того, что мы должны делать. Требование обосновать первые принципы выведением их из еще более фундаментальных первых принципов приведет к сведению их к неопределяемым терминам или к монстрообразным предпосылкам или к логическому кругу, т.е. к petitio principi — доказательству принципа способом, который вытекает из него самого. Из этого следует, что не существует «обоснования» первых принципов; можно лишь попытаться сделать их более разумными. Философское обоснование включает рассудочную процедуру, посредством которой мы пытаемся доказать правоту нашу общей позиции. Эта процедура не похожа ни на ту, которая используется в суде для выигрыша дела, ни на дедукцию из первых принципов, но заключается в совместном рассмотрении, использовании и сведении соображений, факторов и аргументов, которые вместе могут сделать защиту убедительной.
Здесь это — основная мысль. Мы никогда не начинаем рассуждение de novo, или с самого начала. Дискуссии об обоснованности принципов основываются на реальных ситуациях и конкретных проблемах. В человеческом опыте не существует ни первых начал, ни последних окончаний. Скорее мы можем говорить о разных уровнях, на которых поднимаются вопросы и даются соответствующие ответы. Например, защита первых принципов научного гуманизма, которая ведется на уровне использования сугубо теоретического научного знания, отличается от практического обоснования множества выбираемых нами процедур в садоводстве, сапожном деле или механике. Сходные процедуры применяются в рассуждениях о моральных правилах или при обосновании других нормативных принципов; они всегда соотносятся с жизненной ситуацией или контекстом. Даже в тех областях, где мы не знаем, как использовать научные методы и процедуры, мы можем обосновать наши предпочтения ссылками на опыт каждодневной жизни. Центральные доводы подкрепляются эмпирическими результатами: не словами, а делами или плодами дел. То, как принцип работает на практике, является основой для его использования, отбрасывания или изменения. Хотя первые принципы научного натурализма не являются необходимо истинными, они удовлетворяют обычного человека, когда он проверяет результаты их использования; большинство людей оценивают идеи и идеалы по их прагматическим результатам, безотносительно к их философской убедительности. Оценки научного способа познания с точки зрения его практических результатов могут быть следующими: (1) он способствует развитию нового знания, поскольку его контролируемое использование ведет к устойчивому прогрессу; (2) его использование позволяет нам делать уже имеющееся знание более ясным и понятным; и (3) независимо от того, какие у нас желания, цели или ценности, он позволяет нам осуществить их максимально адекватно, являясь наиболее эффективным инструментом, которым мы осваиваем мир.
Когда научный натурализм пытается обосновать свою позицию, он всегда сталкивается с трудностью, на которую Платон указал софисту Протагору: почему мы должны принимать то же, что и обычный человек, кладущий в основу оценки стандарты результативности и эффективности? Научный натуралист начинает с обычного человека и возвращается к нему и здравому смыслу, подтверждающему его позицию; он не останавливается здесь, но рассматривает свои принципы как нормативные пропозиции. Проблема не просто в том, чтобы обосновать существующие индуктивные процедуры, но обосновать их расширение — например, на область религии и морали, где они сейчас не используются, — и сделать их моделью для всякого знания и исследования. Мы спрашиваем, как мы должны оценивать наши пропозиции? Они подразумевают ценностные суждения. Не предполагает ли тем самым научный натурализм более основательные ценностные суждения, чем те, которые поддаются практической проверке?
Здесь приемлем только тот ответ, который давали Милль, Дьюи, Хук и многие другие мыслители: не существует окончательных стандартов оценки для обоснования эпистемологических принципов. Единственным аргументом при рассмотрении оценки суждений является сравнительный аргумент — прагматистский выбор основывается на сбалансированной оценке конфликтующих суждений.
Все позиции сталкиваются с затруднением своего «окончательного» обоснования. В этом обвиняют научного гуманиста, хотя он его частично разрешает. Конкретно, это обвинение научного гуманиста в «загадочности индуктивного метода». Оно несправедливо, поскольку существует также «загадочность интуиции», или «загадочность субъективизма», или «загадочность» всякого другого метода. Интуитивист, мистик или субъективист может обосновать свою позицию, только на основе ее самой, допуская, таким oбpaзом, petitio principi. Teмсамым они продолжают нести на себе бремя доказательства. Более того, поскольку интуитивист, мистик или субъективист пытаются обосновать свой метод с помощью рациональных аргументов, они уже занимают позицию научного натуралиста. Даже стремление к обоснованию предполагает объективность как идеал. Что означает слово обоснование? В некотором смысле оно равнозначно тем методам и средствам, которые используются в объективном методе познания и в повседневной жизни, когда мы стремимся найти основания верований. Сказать, что обоснование является открытым вопросом, значит открыть путь объективной проверке всего знания, что является ключевым методологическим критерием методологического натурализма. Только нонобъективист отрицает возможность проверки своего метода.
Мы можем спросить: какие правила в долгосрочной перспективе приводят к лучшим или более эффективным результатам? Я отрицаю, что научный гуманист просто придает условное значение знанию или что его метод произволен. Если все точки зрения включают вопрос об основаниях, на которых они покоятся, мы можем спросить: какая из них менее всего является самопротиворечивой? Какая лучше соответствует фактам, обычному пониманию или лучше позволяет удовлетворять наши желания? Например, научные гуманисты открыто призывают не принимать на веру показания мистиков, интуитивистов, парапсихологов или людей, находящихся под воздействием ЛСД и других психоделиков. Они исследуют эти показания и заявления со всей тщательностью и предусмотрительностью. Мы призываем к тому, чтобы субъективисты и трансценденталисты ответственно относились к высказываемым ими самими суждениям. Мы должны оставить открытым вопрос об априорных основаниях умозаключений и не отказываться от познания, как это делают радикальные скептики, считающие, что эти основания не могут быть познаны объективными методами. Напротив, все другие методы должны в определенной мере использовать объективные методы в добавление к своим собственным. Другими словами, люди неизбежно должны пользоваться некоторыми объективными методами хотя бы до определенной степени, поскольку они живут и действуют в мире.
Мы не должны поддерживать слепую веру в научную методологию или веру, что распространение ее строгих методов на другие области познания неизбежно приведет к успеху. Мы не должны быть столь наивны, чтобы думать, что все человеческие проблемы могут быть решены и все трудности преодолены. Однако, если мы рассмотрим главные аргументы, которые в прошлом использовались против научного изучения природы и человеческого поведения, то мы можем подвергнуть их сомнению.
Первый принцип научного гуманизма — использование научной методологии — является наиболее надежным подходом для объяснения всех природных процессов и человеческого поведения. Наука до сих пор не отказывается от идеи бремени обоснования самой себя как специальной области познания, хотя более широкое применение этого принципа кажется некоторым сомнительным. К тому же, не очевидно, что оно всякий раз окажется успешным. Однако в свете плодотворных результатов, достигнутых в естественных и поведенческих науках, у нас достаточно причин верить, что научное познание будет расширяться. Мы только должны относиться к этому ожиданию с определенной долей скептицизма, особенно если оно выступает в форме самоуверенного сциентизма.