Гуманистические основы экзистенциальной антропологии Л.Шестова
В плеяде гениев человеческого духа место Льва Шестова столь уникально и необычно, что без малейшего преувеличения можно утверждать: среди русских философов он был и остается самым «неклассическим» и самым дерзновенным мыслителем. Многие традиционные проблемы философии он рассматривает с неожиданной точки зрения. Все у Шестова и ставится, и обсуждается неклассическим образом, и гуманизм в особенности. Его гуманизм связан с экзистенциально-религиозными исканиями и может быть определен как таковой. Вместе с тем в этом гуманизме ставится вопрос о правомерности метафизического скепсиса, пограничных ситуациях, о пределах рационального отношения к миру и человеку, ищутся альтернативные формы опыта человеческого существования.
Не будучи апологетом каких бы то ни было традиционных философских идей, даже, напротив, проявляя глубокий скепсис по отношению к ним, Л. Шестов не стал ни «строителем-теоретиком», ни, тем более глашатаем гуманизма. Однако в его творчестве, полемичном и парадоксальном, весьма своеобразно отразились фундаментальные интуиции гуманизма, его дух и замысел. Вопрос о критериях подлинной гуманности – критериях порой весьма парадоксальных – в отношениях между людьми, а также между человеком и другими реальностями, был для него основополагающим. Однако самым главным делом Шестова, делом всей его жизни была борьба за человека. Борьба глухая и, кажется, подпольная, возможно и оттого, что речь шла о глубинах человеческого существа, истоках его свободы и достоинства. По отношению к ним все другое, в том числе все несчастья и беды человека были лишь отдаленными последствиями незаметно для нас реализуемых угроз безосновному «фундаменту» человеческого существования.
Расхождение Л. Шестова со всей философской традицией, его несхожесть с современными ему отечественными мыслителями, некоторые из которых в своем творчестве также «уклонялись» в религиозный гуманизм, тем не менее, не означает отказа от гуманистической проблематики, от борьбы за свободу человека и его «живую истину». В истории культуры известно немало фактов, когда творец отталкивался от какой-то идеи и даже отрицал ее, но находился при этом в поле ее притяжения. Так и критика гуманистических идей у Л. Шестова стала формой поиска нового облика гуманизма, попыткой преодоления его границ и тупиков, но особенно – его ложных воплощения в жизни и культуре.
Это было упорное стремление вернуть человеку рубежа XIX–XX вв. его заблудившися и ложно направленные свободу и разум с целью их переосмысления, с целью изменения фундаментальных установок этих сокровенных дарований личности во имя её торжества в дерзновениях и «выхождениях» из обыденности. Поразительно, что при этом упорная борьба Шестова за человека проходила накануне и в период господства небывалой в России тотальной диктатуры идеологии марксизма-ленинизма. Очевидно, что в России по каким-то не вполне ясным, но глубоким основаниям эта борьба личность и свободу не была замечена и должным образом услышана и потому она оказалась напрасной и никому не нужной. И если бы так случилось лишь в отношении шестовских усилий. Не были услышаны голоса Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого, В.С. Соловьева и Н.А. Бердяева, П.Б. Струве и С.Н. Булгакова, как и многих других выдающихся интеллектуалов России. Здесь можно лишь гадать и обходиться общими соображениями. Цивилизация – это, прежде всего реальный исторический опыт народа, уровень его культуры, просвещенности, личных и гражданских потребностей. Процесс накопления этого опыта идет медленно и редко когда по заранее выработанному и широко принятому плану. Смешанная с большой инертностью спонтанность народной жизни, с одной стороны, и консерватизм российского государства – с другой, как правило, преобладают. Поэтому многие идеи, ясно указывающие просвещенному уму на грядущие цивилизационные провалы и гуманитарные катастрофы, редко бывают услышанными.[1] Напротив, шансов на «всенародный успех» больше у идей утопических, популистских и националистических, а то и религиозно-экстремистских. Это и дало основание Н. Бердяеву сформулировать парадокс: утопии не сбываются, сбываются антиутопии.
И, тем не менее, почему же тогда не услышанные Россией Н.А. Бердяев и Л. И. Шестов заслуживают нашего внимания теперь, в начале нового тысячелетия? Причина эта весьма существенна и очевидна. Когда историческая практика заходит в тупик и общество, скорее чувствует, чем понимает, что так жить дальше нельзя, когда у общества есть опыт ошибок, но нет ясного представления о перспективах, наступает то самое время, когда идеи и прозрения мудрецов и «алармистов» оказываются как нельзя кстати. И они, эти идеи, как мы и пытаемся показать, действительно оказываются весьма нужными в России в условиях исторического перехода, социальных трансформаций, неопределенности и выбора будущего.
Многими исследователями творчества Л. Шестова было отмечено, что этот философ «выделяется своим тотальным противостоянием любым ограничениям свободы во всех ее смыслах».[2] Уже одной этой своей направленностью его творческие искания приобретают ярко выраженную гуманистическую направленность. По существу, по своей глубинной сути, мысль Льва Шестова находится в русле гуманистической парадигмы, и оказывается, что он, как и Николай Бердяев, оказывается соучастником становления новых форм гуманизма в России.
Примечания
[1] Сам Л. Шестов хорошо понимал это. Говоря о «пророческом даре» Достоевского и Л. Толстого, он с глубокой горечью и сарказмом замечал, то история «отрубает головы пророкам». См. Шестов Л.И. Что такое большевизм. – Берлин, 1920.
[2] Головин Я. Дерзновенная борьба за человека. // Здравый смысл, 1999 № 13. С. 62.