Российское гуманистическое общество

И. Вишев

Между дарвинистами и генетиками, как хорошо известно, исторически сложились крайне напряжённые и противоречивые отношения, можно сказать, антагонистические. Напомню в этой связи, что главный труд Чарльза Дарвина (1809–1882) «Происхождение видов путём естественного отбора, или Сохранение благоприятных рас в борьбе за жизнь», опубликованный в 1859 году, вызвал невиданно горячую полемику. «Масло в огонь» добавило не менее знаменитое его сочинение «Происхождение человека и половой отбор» (1871). Приверженцы религии верно почувствовали материалистический и атеистический дух этих сочинений и дарвинизма в целом. Дискуссии шли на уроне: «Это вы, дарвинисты, произошли от обезьяны, а нас, верующих, создал бог!» В этой обострившейся обстановке, да и опасной тоже, Дарвин предпочитал называть себя агностиком, как это делают нередко и теперь представители либеральной интеллигенции, подчёркивая тем самым, своё скептическое, нейтральное отношение к религии и атеизму.

 всего 6 лет спустя, в 1865 году, Георг Иоганн Мендель (1822–1884) австрийский биолог и ботаник, монах-августинец, аббат Старобрненского монастыря, осуществляя своё «послушание» на огородных грядках с горохом, проводя при этом определённые опыты по скрещиванию, открыл ряд важнейших законов наследственности, положив начало современной генетике. Своё открытие он изложил в непривычной тогда математической форме. Результаты своих опытов Мендель доложил брюннскому Обществу естествоиспытателей. В конце следующего года оно опубликовало конспект доклада Менделя в очередном томе трудов этого общества под названием «Опыты над растительными гибридами». Этот том оказался в 120 университетских библиотеках. Менделем было заказано 40 оттисков своей работы, которые, практически все, он разослал крупным исследователям-ботаникам. Казалось бы, начало было удачным и многообещающим.

Однако на деле всё сложилось «с точностью наоборот». Идеи Менделя, к величайшему сожалению не были поняты и восприняты, а главное — не были соединены с идеями Дарвина. Эти шесть лет оказались для генетики роковыми. Дарвиновские идеи, вызвавшие прямо-таки ажиотаж в научном мире, крайний накал дискуссий, как бы подавил менделевские идеи, умалил их значение, помешал понять действительный смысл и ценность этих идей, отодвинул их на задний план. Ситуация усугубилась еще и тем, что последующие опыты Менделя с другими видами, призванные подтвердить его открытие, оказались неудачными, в чём сам Мендель, как выяснилось позже, не был виноват. Однако в итоге он сам усомнился в своих открытиях и вообще прекратил всякие опыты. Только треть века спустя, в 1900 году, законы Менделя были переоткрыты (Гуго де Фриз, К. Э. Корренс и Э. Чермак-Зейзенегг, Т. Х. Морган и др.). Такая задержка, несомненно, крайне отрицательно сказалась на развитии генетики и её достижениях, на возможности соединения с дарвинизмом, при умножении успехов обоих этих трендов. Но ученые, осуществившие это, уже оказались с того времени в оппозиции к дарвинизму, безусловно господствовавшему в биологической науке.

Этот факт лишний раз иллюстрирует, каким трудным и сложным складывается подчас положение вещей в истории науки, как непросто понять и верно оценить те или иные открытия. Данное обстоятельство нельзя не учитывать, когда речь идёт о взаимоотношениях между дарвинистами и генетиками в России и Советском Союзе, усугублённые разного рода идеологическими соображениями (В.М. Флоринский, Н.К. Кольцов, Ю.А. Филипченко, А.С. Серебровский и др.). К тому же генетики нередко были сторонниками евгеники, неоправданно дискредитированной разного рода расистскими и вообще фашиствующими идеологами. Евгеника, по моему убеждению, оказалась в положении «без вины виноватой». Её действительная цель — физическое и психическое совершенствование человека. Разумеется, для тех, кто считает человека венцом божественного творения или эволюции, евгенические идеи неприемлемы, но в этой ситуации, по моему мнению, права именно евгеника. Более подробно свои взгляды по этому вопросу я изложил, например, в статье «Идентичность человека и евгеника: вчера, сегодня, завтра», опубликованной во 2-м номере журнала «Новация» за 2016 год.

Между тем, ничего принципиально враждебного, а тем более несовместимого, между дарвинизмом и генетикой не было, и нет. Ещё         Ф. Энгельс проницательно утверждал: «Действительно, когда Дарвин говорит о естественном отборе, он отвлекается от тех причин, которые вызвали изменения в отдельных особях, и трактует прежде всего о том, каким образом подобные индивидуальные отклонения мало помалу становятся признаками определённой расы, разновидности или вида»  [Ф. Энгельс. Анти-Дюринг. — К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч., т. 20, с. 70]. Иначе говоря, речь у Дарвина идёт о макроуровне, а не о микроуровне происходящих изменений.

Энгельс продолжал: «Для Дарвина дело идёт прежде всего не столько о том, чтобы найти эти причины, — они до сих пор совсем неизвестны, частью же могут быть указаны лишь в самых общих чертах, — сколько о том, чтобы найти рациональную форму, в которой их результаты закрепляются, приобретают прочное значение». А затем он так оценивает дарвиновское учение: «Дарвин, действительно, приписывал при этом своему открытию чрезмерно широкую сферу действия, он придал значение единственного рычага в процессе изменения видов и пренебрёг вопросом о причинах повторяющихся индивидуальных изменений ради вопроса о той форме, в которой они становятся всеобщими». И Энгельс заключал: «Это — недостаток, который Дарвин разделяет с большинством людей, действительно двигающих науку вперёд» [Там же].

Если бы эти глубокие и, можно сказать, мудрые высказывания стали широко известными и были приняты с самого начала, если бы дарвинизм и генетика занялись каждый своим делом и следовали своему назначению, — дарвинизм преимущественно постепенными изменениями в ходе эволюции, а генетика, главным образом, мутациями, скачкообразной формой эволюции, — то, скорее всего, не было бы тех драматических, а то и трагических перипетий в истории биологии и судьбах многих людей. Это прямо и непосредственно положительно сказалось бы на развитии биологии и общественных отношений в целом.

Органичное объединение дарвинизма и генетики (и с рядом других дисциплин — палеонтологией, систематикой, молекулярной биологией и др.) было осуществлено в синтетической теории эволюции. В результате доказательства дискретной природы наследственности, возникновение популяционной генетики и ряда других открытий дарвинизм получил прочный генетический фундамент. Особенно важную роль в этой связи сыграла статья С. С. Четверикова «О некоторых моментах эволюционного процесса с точки зрения современной генетики» опубликованной в1926 году. В ней была показана совместимость принципов генетики с теорией естественного отбора, и заложена основа эволюционной генетики.

Эта статья Четверикова была переведена на английский язык в лаборатории Дж. Холдейна. Однако она, к сожалению, никогда не была опубликована на Западе. В работах Дж. Холдейна, Н. В. Тимофеева-Ресовского и Ф. Г. Добржанского идеи Четверикова получили распространение за рубежом.

Игорь Владимирович Вишев, доктор философских наук, профессор кафедры философии Южно-Уральского государственного университета (г. Челябинск), член Российского гуманистического общества, академик Академии гуманитарных наук.