Российское гуманистическое общество

2. Гуманизм: абстракция или факт?

Теперь мне следует определить место гуманистического мировоззрения во внутреннем мире личности, его взаимосвязи с другими мировоззренческими образованиями в ней, а также уровни бытования гуманизма в человеческой жизни. Чтобы последовательно решить поставленную задачу, начну с ответа критикам гуманизма. Два из наиболее широко распространенных критических аргумента против гуманизма состоят (1) в указании на его абстрактный, бессодержательный и потому бессильный, утопический, мечтательно-идеалистический, т.е. нереалистический и неконструктивный характер и (2) в идентификации его как специфической религии, бедной, ущербной, а по сути ложной, по сравнению с «истинной» христианской (исламской, буддийской, иудейской и т.п.) религией. Вместе с тем, представители и первой, и второй группы критиков сходятся в том, что чистого гуманизма нет и быть не может. Реально существует религиозный, этический, секулярный, научный, эволюционный, социалистический, буржуазный и тому подобные специфические формы гуманизма. Однако, доказывающие принципиальную «нечистоту» гуманизма подменяют вопрос о сущности гуманизма вопросом о его реальном сочленении и существовании вместе с другими мировоззренческими областями внутреннего мира человека. Оппоненты гуманизма как такового закрывают глаза на то, что сами они склонны рассматривать его как частный случай сочетания защищаемой или общей, базисной «чистой» идеи с гуманизмом, который, в отличие от их базовой теории или учения, не имеет, как они считают, самостоятельной, специфической сущности. Так, теолог или верующий в Бога склонны представлять все и вся как позитивно или негативно связанное с религией, как ее истинное или искаженное проявление (такое мышление я называют панрелигиозным). Для носителя такого сознания несомненен «чистый», сущностный, центральный и базисный характер только его веры в трансцендентное. В некотором смысле такой способ видения и оценки характерен и для других оппонентов гуманизма. Сторонник социально-классового подхода а гуманизму будет видеть только классовые формы гуманизма (социалистического, буржуазного и мелкобуржуазного, «абстрактный гуманизм» объявляется скрытой и потому особенно коварной формой гуманизма буржуазного). «Реальный» гуманизм становится здесь прикладным результатом базовой, «чистой», скажем, марксистско-ленинской [108] теории, «единственно верного» и научного учения. Сторонник эволюционного гуманизма склонен, хотя и непреднамеренно, рассматривать гуманизм как в конечном счете частный вывод, специфическое приложение общей теории эволюции, поскольку она является общетеоретической предпосылкой эволюционного гуманизма, а сам космоэволюционный процесс —онтологической предпосылкой гуманности человека. Аналогичен, но столь же несамокритичен и редукционистский ход мыслей всех других вольных или невольных оппонентов гуманизма.

Сложность этого вопроса состоит в том, что, во-первых, существование «смешанных» или «прикладных» форм гуманизма — реальный факт и отрицать его было бы бессмысленно, хотя это и не предполагает признание их одинаковой истинности, их соответствия сущности, ядру гуманизма; во-вторых, выделить то, что присуще гуманизму как специфическому мировоззрению не так-то просто, особенно в содержательном смысле[1]. * Такое вычленение требует непростой аналитической работы, далекой,'на первый взгляд, от реальной жизни. Но раз уж мы взялись за эту работу, то отступать перед теоретическими трудностями было бы неправильно. Один из моих методологических приемов решения этого вопроса — различение сущности и существования того или иного феномена. В нашем случае это означает различение между сущностью гуманизма и существованием этой сущности. В принципе, существование сущности двояко: либо это сущностное существование сущности, либо всякое иное, несущностное. Сущностным я называют такое существование сущности, когда ее существование находится в полном (или близком к этому) соответствии с самой сущностью, т.е. в общем и целом адекватно ей. А под «всяким иным» существованием сущности я понимаю действительно широкий спектр всяких других форм и способов существования — в нашем контексте — гуманизма: от его фрагментарного «прикладного» или «служебного» существования в рамках какой-то иной теории или мировоззрения до откровенно перверсивного, извращенного, скажем, как элемента рекламы какой-нибудь «пирамидальной» финансовой компании, апеллирующей к чувствам сострадания и гуманности людей с целью реализации заведомо криминальных целей, наносящих вкладчикам материальный и моральный урон. Так что, с одной стороны, выражение «сущностное существование сущности» и «существование сущности» [109] кажутся вычурными, заумными изобретениями абстрактного философа, с другой — обозначениями массовидных житейских ситуаций, в которых мы оказываемся всегда и везде. Кажется, легко было бы сказать, что следует различить сущностное или адекватное существование (в том числе и в смысле проявления, реализации) гуманизма и неадекватное, ложное его существование. Но едва ли это было бы справедливо, т.к. интеграция и включение идей гуманизма в какие-то иные фор. мы сознания не означают их автоматической перверсии, искажения. Например, гуманистические компоненты в научном, эстетическом, политическом и многих других сознаниях и теориях, как правило, играют позитивную роль, хотя и представлены в так или иначе одностороннем и неполном виде. Вот почему я употребил слово «не сущностное» по отношению ко «всяким иным» формам существования гуманизма. (В философских текстах в таких случаях иногда используют слово «инобытие». «Ино» здесь означает не плохое или хорошее, истинное или ложное, а всякое иное, кроме «сущностного», в принципе, адекватного сущности, существование чего-либо). Так что же является основой «чистого», т.е. сущностного существования гуманизма? Я указывал и продолжаю указывать на этот фундаментальный феномен — не человечность. Сама его фундаментальность, существенность для человека обеспечивает возможность и действительность гуманистического мировоззрения как такового, т.е. как достаточно самостоятельного специфического мировоззренческого плацдарма во внутреннем мире человека. Я убежден, что человечность в человеке есть, она есть, она существует как специфическое его качество, способность, свойство. Сама по себе человечность не религиозна, не натуралистична, не атеистична, не космоэволюционна, она просто человечна, она — человеческое и только человеческое качество, каких бы аналогов мы ни обнаруживали вокруг, какие бы предпосылки мы не усматривали для объяснения происхождения человека или его порождения чем-то (кем-то) иным. Она составляет бытийственную человеческую основу гуманизма. Мне хочется сравнить гуманность с родником, с источником чистой и животворной воды. Обнаружение его в нас, наша забота о нем — это уже большое дело, большой рывок вглубь и вверх, это уже существенное измерение человеческой реальности. Но вода растекается по сторонам и ее берут для самых различных целей. И если мы берем эту воду и для изготовления лекарств и для изготовления химического оружия, то это не дает нам оснований говорить о невозможности самостоятельного существования чистого источника животворной влаги. Это говорит лишь о характере наших действий с этой чистотой, которую труднее сохранить, чем загрязнить или даже забыть о существовании ее [110] источника. Гуманизм возникает в нашем внутреннем мире всякий раз, как только мы ощущаем в себе, переживаем, замечаем или осмысляем нашу собственную человечность. Все остальное — результат ее едва ли ни универсального безграничного проявления и «использования» человеком как в бесконечной вселенной своего внутреннего мира, так и в своей земной объективной деятельности.

Я склонен выделить три уровня существования, проявления (реализации) гуманизма в жизни человека: первый — сущностный. Он характерен самим фактом явления человечности человеку в чувстве, в переживании, в осмыслении и рефлексии над ним. В этом своем качестве он действительно беспримесен и заслуживает максимально глубокого и тщательного продумывания, переживания и оценки. И хотя такой процесс сам по себе прекрасен, несет в себе неисчерпаемый запас оптимизма, жизненности и продуктивности, он не может и практически никогда не бывает самоцелью, ибо обладает удивительной способностью позитивно реализовываться в иных формах мировоззрения. Это и есть проявление, реализация гуманизма на втором уровне. Первый уровень бытия гуманизма реально и потенциально присущ всем людям и составляет гуманистическую предпосылку единства человечества. Это дает ему право обрести статус всеобщности, но не абстрактности. Мы прежде всего люди, мы все так или иначе, в той или иной степени, потенциально или реально человечны здесь и теперь. Никто из нас, будучи в здравом уме и трезвой памяти, не желает быть бесчеловечным. Мы, таким образом, гуманны и только потом мы, если желаем того, можем называть себя (или стремиться к тому, чтобы быть) христианскими или социалистическими, или натуралистическими, или этическими, или эволюционными, или атеистическими, или секулярными, или демократическими, или плюралистическими гуманистами. Область этого «потом» — второй, неизбежно смешанный, интегративный уровень существования гуманизма. Примечательно то, что его дух и идеи включены едва ли не во все типы мировоззрений. Это свидетельствует об огромной ценности, неисчерпаемом содержательном потенциале человечности. Идея гуманности способна проникать во все уголки внутреннего мира личности, она способна со многим сочетаться, облагораживая, обогащая и украшая собой многие мысли и поступки человека. Но если на этом уровне гуманизм проявляется либо как какая-то специфическая (смешанная) его форма, либо как та или иная, но отнюдь не превалирующая, а то и перверсивная гуманистическая идея, то на третьем уровне своего существования гуманизм вновь обретает способность к своему сущностному проявлению. Этот уровень — необозримый в своем многообразии повседневный человеческий мир, в котором царствует [111] калейдоскоп целесообразного и случайного, закономерного и произвольного, прогнозируемого и неожиданного важного и неважного психического и механического, бытового и общественного, высокого и низкого, рутинного и творческого. Человечность вплетена в эту калейдоскопичность не менее многообразным образом. И тем не менее мы в состоянии выделить и распознать какие-то атомарные, простые, неразложимые на разнокачественные элементы гуманные акты, действия, поступки. Обычно мы замечаем только яркие, редко случающиеся проявления гуманности, скажем, крупные, действительно бескорыстные пожертвования на филантропические цели, самопожертвование во имя счастья, жизни или здоровья человека и т.п. Но есть масса незаметных, обычных мелких действий, которые по своему качеству являются как бы 100% гуманными. Это, например, приветствие, улыбка, знак внимания, чистые руки, достаточно опрятная одежда и многое многое другое, что составляет невидимую, но прочную, всеохватывающую ткань человеческой жизнедеятельности. Этот третий эмпирический, простой и конкретный уровень проявления человечности как таковой трудно отрицать, хотя он может и не осознаваться, либо рассматриваться как незначительный или как результат «правильного» воспитания, соблюдения этикета и т.д. Но в основании и воспитания, и культурного, цивилизованного поведения лежит бытие человечности, гуманность как одной из исходных и базисных человеческих реальностей.

Итак, гуманизм существует и на уровне всеобщности, соответствия универсальному качеству людей — их человечности, и на уровне различных форм мировоззрения человека, его внутреннего и практического отношения к себе и миру, и на уровне эмпирическом, когда люди совершают — даже по привычке или бессознательно — реальные гуманные действия, составляющие в совокупности повседневную жизнеподдерживающую и жизнеутверждающую канву человечного человека, Homo humanus.

Понимание универсальности проявления человечности на уровне и общего, и особенного, и единичного, позволяет гуманисту сформулировать (1) общую теорию гуманизма, (2) выяснить роль гуманизма во всех областях знания, культуры, духовной и общественной жизни людей и (3) разработать конкретные гуманистические (филантропические) программы. Для этого ему не нужно искать оснований, лежащих за пределами человечности человека. Напротив, адекватная оценка и учет реальностей нечеловеческого может состояться лишь тогда, когда осмыслена реальность человеческого, когда человек стоит на собственных ногах, способен к самообладанию, равноправному и равноценностному отношению к обществу, природе, небытию, [112] неизвестности и даже к трансцендентному, если допустить существование такового не как заведомо сверхчеловеческого, приоритетного и монопольно абсолютного. В этом состоит принципиальное отличие гуманизма от религии. Ведь для последней характерно признание сверхъестественного как такой сущности или существа, по отношению к которому человек заведомо объявляется чем-то вторичным, ущербным, греховным, обязанным склоняться перед могуществом и властью трансцендентного. Когда человек объявляется творением Бога, то в первую очередь это означает, что творец, хотя и желает спасения своей твари, и любит ее, но отнюдь не так, как нормальные родители любят своих детей. Возможно, Бог согласен на все во имя человека, даже на крестную смерть. Но он не согласен на одно: дать ему вольную, захотеть автономного, самостоятельного, равноправного с ним существования человека. Он его согласен «спасти», но ценой принятия в своей собственное царство. Богу всех богословов и мистиков почему-то никак не приходит в голову помочь человеку обрести самого себя, помочь ему идти дальше своей собственной, самостоятельной дорогой, как того желают своим детям нормальные родители. Напротив, первое, что делает религия — вытряхивает человека из него самого, она лишает его идентичности, она подавляет в нем его собственную, исключительно ему принадлежащую человечность. Либо ко мне в рай, говорит Бог, либо к сатане в ад. Но в этом «либо-либо» нет места выбора человеком самого себя, своего собственного существования и судьбы. Религия, независимо от того, понимают это верующие или нет, лишая человека его собственного достоинства и человечности как таковой, делает ставку в основном на слабые и оставшиеся после этой чистки человеческие качества: на его страхах, чувствах слабости и хрупкости его бытия, на жажду любой ценой длить свое существование и т.д.

Гуманизм заключает в себе другой набор ценностей и чувств, к тому же он заинтересован учесть по возможности все — и позитивные, и нейтральные, и негативные — качества человека. Религия — это чувство изначальной ущербности, униженности и второсортности. Гуманизм — это чувство полноценности и полноты жизни. Религия — это граница человеческой свободе, достоинству, самостоятельности и бесконечному самосовершенствованию. Гуманизм — это безграничность самосозидания и позитивной реализации свободы. Религия — это человеческое обещание человеку райской жизни, этого вечного царства человеческой покорности, инфантильности и скуки. Гуманизм — это принятие условий свободной, негарантированной извне жизни, полной творческих достижений, это надежда выйти на уровень существования, равный уровню бытия или небытия других субстанциальных [113] реальностей. И если допустить существование Бога, то это и надежда на то, что человек каким-то образом сможет обрести статус такого сосуществования и партнерства с трансцендентным, когда оно будет смотреть на него и общаться с ним не «сверху вниз», а действительно на равных. Те кто пытается подорвать веру в человека, называя гуманизм ложной религией или псевдорелигией, имеют в виду ими же самими сконструированные произвольные альтернативы. Они полагают, что человек не может быть человеком, он тварь Божья, которая идет либо вверх, к Богу в рай, либо вниз, к сатане в ад. Иного выхода нет. Они упорно и догматично твердят, что истинным мотивом человека быть человеком, свободным, самостоятельным и творческим существом является зависть к Богу. И потому всякое стремление человека быть человеком объявляется нечестивым и греховным, оно, с точки зрения религии, ведет только к самообожествлению человека, а фактически в геену огненную. Фейербах и Фромм ошибались, полагая истинной идею «человек человеку Бог» или лозунг «будем как боги». Истинно свободный человек чужд зависти. Человеку куда важнее — и это может быть единственно самое важное для человека — обрести самого себя.

Зачем мне быть Богом, если, становясь им, я перестаю быть собой?

Зачем мне быть природой, если, становясь ею, я перестаю быть личностью?

Зачем мне быть небытием, если при этом я теряю себя?

Зачем мне быть неизвестностью, если тогда я перестаю существовать доступным мне образом?

Еще менее убедительны суждения о том, что гуманизм — это некая светская суррогатная религия, поскольку он стремится культивировать определенный образ жизни, создать какую-то замкнутую в себе субкультуры со своими сакральными традициями и церемониями. Действительно, в некоторых странах нерелигиозные гуманисты практикуют обряды наречения, бракосочетания, похорон и др. Но в этом нет ничего специфически религиозного и мистического. Ведь никому и в голову не придет считать, скажем, дипломатические или иные гражданские процедуры ложными проявлениями религиозного сознания. Так уж устроен человек. Таковы его качества и потребности, которые естественным образом мотивируют его стремления создать тот или иной ритуал, обычай, процедуру. Это естественно и ничего религиозного здесь нет. В заключении раздела позволю себе помыслить о воображаемом. Если бы Бог существовал таким, каким мы склонны его [114]представлять, — всемогущим, всезнающим и всемилостивым — то ничего не мешало бы ему оказать нам одну услугу: безопасно провести всех нас через черту смерти и далее, дружески похлопав каждого по плечу, показать нам безграничные просторы реальности, где все есть и все возможно, кроме одного — страданий и зла. Видимо, единственным возражением Бога было бы указание на наше несовершенство и неподготовленность к существованию в таком совершенном мире. Но по трезвому и свободному размышлению мы, как мне кажется, почему-то не попросим сделать нас совершенными. А скоро у нас возникнет чувство, часто возникающее даже у религиозных верующих, чувство скуки и сковывающее ощущение того, что ты в гостях у вечности самого прекрасного и совершенного существа.

Но если мы еще недостаточно совершенны (судя по всему так оно и есть), то возникает другое допущение: рай и должен быть этой подготовительной школой, а человек тем не менее не должен чувствовать себя униженным ни здесь, ни там. Ведь никто не унижает учеников только за то, что они еще учатся. Однако ни первого, ни второго религия допустить не может. Для нее это равносильно самоликвидации. Ставка на реальную слабость человека, его страхи и неуверенность в себе, их эксплуатация — это источник ее силы, а определенная социальная и финансовая компенсация, которую церковь получает за использование себя различными государственными, политическими и экономическими институтами общества, составляет другой источник ее выживания. Впрочем, по большому счету главное не фантазии и предположения о трансцендентном, а наиреальнейшая реальность человека, реальность меня, тебя, всех нас. И наши вопрошания, точнее самовопрошания столь же реальны и неотменяемы, как и сама действительность человека. Для гуманистов важными среди этих вопросов являются: каким видит человека гуманизм? какова гуманистическая реконструкция человека? каков образ мышления и психология Homo humanus?