Российское гуманистическое общество

1. Что такое метафизический вопрос? 

В этом последнем разделе мне предстоит самое трудное и, скорее всего, невозможное: дать определение человеку как существу, ему не поддающемуся, объяснить человека как что-то, либо имеющее, либо не имеющее истоки и начала, или же имеющее их как нечто недостижимое или беспрестанно самосозидаемое и потому не-о-предéливаемое, не имеющее предела.

Трудным является способ, каким приходится иметь дело с этими проблемами. Собственно, речь идет об одном из компонентов того способа, который я называю метафизическим предположением или вопрошанием. Как было замечено в начале книги, наиболее приемлемым и «благодатным» мне представляется метод здравого смысла, рационального, трезвого, осмотрительного, скептического, вероятностного, объективного и научного описания вещей, процессов, человеческих реальностей, рассказ о них как о таких, каковыми они предстают нашим, по возможности, незамутненным чувствам, разуму, воображению. Казалось бы, здесь нет места никакой метафизике. Однако природа человеческой реальности и природа окружающей его действительности настолько сложны, бесконечны, удивительны, естественно чудесны и естественно таинственны, что без определенной доли гипотез, фантазии и ничем не подкрепляемых предположений трудно различить их целостность и вместить их в разум и воображение.

Обращение к метафизическому вопрошанию, вопрошанию человека о самом себе, оправдано прежде всего тем, что речь идет о гуманистическом, а не строго научном вопрошании.

Гуманизм — это не наука, хотя он и опирается на ее данные и методы, а мировоззрение. Как справедливо замечает Дж. Ван Прааг, сам гуманизм невозможно определить способом, каким определяются научные понятия, поэтому более подходящими являются здесь скорее «осторожные описания, чем недвусмысленные определения», а метод, каким достигается описание феномена гуманизма, состоит из двух основных подходов: «Первый подход ведет к феноменологическому описанию, второй — к утверждению долженствований» (The Humanist Alternative. P. 43.).

Метафизические предположения — это особого рода бездоказательное в научном смысле знание, оправданием которого, во-первых, является внутренняя потребность человека в единой, универсальной и завершенной картине мира, во-вторых, естественная потребность человека [323] сформулировать само метафизическое предположение или вопрос, с помощью которого ему хочется дополнить научное знание, в-третьих, отсутствие иных способов осмысления, кроме очевидно неприемлемых, т.е. «сверхъестественных», мистических и т.п., в которых человек, по сути, уже ничего не осмысляет и находится не в самом себе, не в своем сознании, разуме и естественности, точнее нормальности ощущений и эмоций; он становится одержимым чем-то таким, что уже не контролирует, но что, напротив, захватывает его, владеет им как несвободным, несамостоятельным, сбитым с ног, лишенных своих основ и своей точки зрения существом (таковы все виды догматического, фанатического или мистического мышления).

Обращение к метафизическому способу познания означает выход на границу естественного, «посюстороннего» познания, на то острие ножа, одна сторона которого — достоверное, рациональное и обоснованное знание, другая — мистическое, паранормальное, «сверхъестественное знание», а в действительности — псевдознание, всерьез принимаемая иллюзия, то есть иллюзия, принимаемая за действительность и даже «сверхдействительность».

Метафизическое предположение может обладать и обладает осмотрительностью и, так сказать, высокой степенью приличия потому, что оно не более чем предположение, и постольку, поскольку в качестве метафизического оно определенно указывает на свою как минимум не до конца объективную, научную, рациональную обоснованность, а в чем-то и на невозможность такого обоснования. Тем самым оно, не отрекаясь от своей метафизичности, то есть убежденного, уверенного стремления заключать в себе, обсуждать и решать вопросы первооснов, начал и концов, возможного и невозможного, бесконечного, невероятного, абсолютного, непостижимого, — ставит определенные границы статусу того знания и оценки, которые оно предлагает нашему разуму, сознанию и воле. Этот статус и есть собственно предположение, гипотеза или вопрошание. Не более, но и не менее того.

Может возникнуть сомнение: а обладает ли какой-либо реальной ценностью метафизический вопрос, если даже он честно признается в своей необоснованности? Какова реальная «польза» и смысл тех гипотетических и пробабилистических ответов, которые он нам предлагает? Я думаю, что смысл и польза не являются здесь нулевыми. Напротив, они обладают важными и реальными функциями. Они служат как бы вехами или указателями границ реального и нереального, ориентирами в сфере превращений друг в друга определенности и неопределенности, хотя и сами они становятся в этой области достаточно зыбкими и неопределенными. Область метафизического — почти [324] всегда пограничность, требующая своего, хотя бы сколько-нибудь теоретического и прагматического освоения, территория, в которой, по выражению одного современного автора, «ходят наугад», на всякий случай, на авось и на свой страх и риск. И это хождение тем более оправдано, что отвечает тем реальным, как минимум психологическим, а фактически экзистенциальным, жизненным, но отнюдь не патологическим или выходящим за рамки нормы человеческим потребностям, стремлениям и желаниям, которые и оформляются как метафизические предположения.

Между тем, они не являются прерогативой только философии. Область их бытования гораздо шире: от художественного творчества до научного. Без гипотез и не верифицируемых в ближайшей перспективе идей и предположений не обходится ни одна наука. «...Вполне допустимо, — замечают Пригожий и Стенгерс, — рассматривать возможность существования других Вселенных, предшествовавших нашей, равно как и появление новых Вселенных в будущем» (Пригожий Н., Стенгерс, Н. Время, хаос, квант. С. 238). Это — пример очевидного метафизического предположения. Метафизическое вопрошание человека — возможно, его самое мощное передовое, «пограничное» познавательное оружие перед лицом абсолютных, фундаментальных и «окончательных» реальностей, перед лицом «проклятых» вопросов человеческого существования. В этом смысле они — способ его интеллектуального, психологического, но прежде всего нравственного выживания и само-стояния. Человек — это «машина» по воспроизводству и метанию в бесконечность и невероятное метафизических столь же бесконечных и безосновных вопросов. На некоторые из них ему иногда удается получить верифицируемый достоверный ответ и тогда этот вопрос, как и ответ на него, получает статус научного.

Сама личность — колоссальный вопрос для самой себя, и она непобедима никем и ничем тогда и постольку, когда и поскольку продолжает и продолжает вопрошать колоссальным и невероятным, то есть метафизическим образом.